Люблю трагический финал

Конечно, под крышу вряд ли кто будет подниматься без дела… А какие тут у нормального человека могут быть дела?! Но Федорыч знал, что его легко можно обнаружить и не видя — хоть с первого этажа, хоть с улицы даже… Как это происходит, он не понимал… Но его всегда обнаруживали! Знающие люди объясняли ему, что находят его по запаху. Мол, исходит от Федорыча такой сильный, застарелый, кондовый запах, что не почувствовать его может разве что мертвый…

Сам Федорыч этого запаха не ощущал и не очень этим россказням про запахи верил… Но что находили его довольно часто, когда он вовсе не ожидал, — это да, так бывало…

Вот и сейчас кто-то все поднимался и поднимался наверх…

Вздыхая и кряхтя, Федорыч повернулся, чтобы устроиться поудобнее… И вдруг почувствовал, что стена, в которую он уперся плечом, в буквальном смысле проминается…

Сначала Федорыч решил, что у него глюк — дом-то был старый, толстенный, дореволюционной постройки, ну как он, такой, мог проминаться? Видно, Сивый настолько страстно желал раствориться, стать незаметным, чтобы его хоть на ночь оставили в покое, что навязчивая идея стала воплощаться в реальность, по крайней мере, в его воспаленном воображении…

Однако глюк не проходил.

А стена, продолжая крошиться, проминалась под тяжестью его тела, как стенка картонной коробки из-под бананов, из которых Федорыч когда-то строил себе домик на свалке… Крошилась и ломалась — до тех пор, пока в стене не образовалась настоящая, довольно внушительных размеров дыра…

Все было похоже на волшебное происшествие в каморке папы Карло… И объяснялось, по-видимому, тем, что верхние этажи многих двухэтажных толстостенных дореволюционных домов наспех надстраивали в тридцатые годы, пытаясь решить квартирный вопрос. И если несущие конструкции при этом скороспелом строительстве еще и отличались некоторой прочностью, то иные менее существенные перегородки делали чуть ли не из гипсолита… И теперь от постоянно протекающей крыши такая перегородка отсырела и не выдержала неожиданного натиска… Ведь, кроме Федорыча, на запаутиненном, всегда пустынном лестничном последнем — дальше только крыша! — пролете никто не пытался проверять ее на прочность.

Разумеется, все эти сложные соображения нисколько не занимали Федорыча-Сивого. Он работал, самозабвенно расширяя образовавшуюся дыру. И вскоре уже смог протиснуться сквозь нее внутрь… В темноту пахнущего паутиной чердака, который до этого времени был для Федорыча абсолютно недосягаемым и о котором он мог только мечтать…

Темно здесь было, жуть… Если на улице за узкими чердачными окнами тьма была немного подсвечена фонарями, то здесь хоть глаз выколи… Впрочем, этот недостаток оказался явно несущественным (ну, не книжки же Сивый собирался читать!) по сравнению с другим: крыша здесь, очевидно, протекала, и чердачное помещение, в которое столь чудесным образом попал Сивый, было, мягко говоря, отсыревшим. Мечта оказалась подмоченной, в буквальном смысле…

Федорыч попробовал устроиться в каком-то укромном уголке, но плесенная сырость стала пробирать его почти сразу. Все-таки был он уже староват для таких условий. Кости сразу заныли. Что угодно, как говориться, только чтоб было сухо. И он двинулся дальше, благо двигаться было куда…

Наткнувшись на дверь с каким-то проволочным крючочком, Федорыч благополучно ее преодолел и продолжил свое путешествие по запаутиненной, пребывающей во тьме анфиладе чердачных помещений, отмечая про себя, что местность становилась все суше и, стало быть, комфортнее.

Потом была еще дверь… Впрочем, Сивый сбился со счета — у него давно уже были проблемы даже с самыми простыми арифметическими действиями. Но очевидно было, что крыша здесь уже не протекала. И надежда, что скоро станет совсем сухо и комфортно, была вполне реальной…

Так, пробираясь на ощупь между всяческого чердачного хлама, Федорыч-Сивый и зацепился в конце концов своей лохматой шубой за гвоздь… Освобождаться пришлось долго.

Эта борьба за свободу так его сморила, да и ночь уже была столь поздняя, что Федорыч решил прекратить дальнейшие исследования неизвестной местности, то есть заснуть прямо там, где стоит. Тем более что, сделав еще пару шагов, наткнулся он, больно стукнувшись коленкою, на какое-то подобие дивана… Было здесь, конечно, не жарко, как, скажем, у труб котельной, но все-таки не так сыро, холодно и промозгло, как на улице. Да и Федорыч все-таки был в своей шубе… Которую если и снимал с себя когда, то уж, конечно, не перед сном, а в конце сезона…

В общем, устроился Сивый в своей шубейке на этом невидимом во тьме ложе, свернулся калачиком и захрапел, как храпят пьяницы и простуженные — совершенно оглушительно и беспробудно…

Продрав глаза, Сивый попробовал выяснить, где он, что он и все такое… Обычно, однако, просыпаясь, приступать к таким сложным воспоминаниям он не спешил…