Люблю твои воспоминания

– Да, ее зовут Джойс. Но о чем ты?

– Она знает, что я блондинка.

– Откуда это? – с удивлением спрашивает Дорис.

– Сказала, что просто угадала. Но это еще не все. Перед тем как повесить трубку, она сказала: «Удачи на вашей балетной премьере».

– Ну и что тут такого? – пожимает плечами Эл.

– Да то, что я потом стала вспоминать наш разговор и уверена: я и слова не сказала о том, что мне предстоит выступление в балете.

Джастин с беспокойством смотрит на Эла: его тревожит, что в эту историю оказалась вовлечена его дочь.

– Что ты об этом думаешь, Эл?

– Думаю, тебе следует быть осторожным, братишка. Может, у этой женщины шариков не хватает. – Он встает и направляется в кухню, потирая живот. – Кстати, там в холодильнике были очень вкусные сырные шарики.

Не встретив понимания у брата, Джастин с надеждой смотрит на дочь:

– Она говорила как человек, у которого шариков не хватает?

– Не знаю, – пожимает плечами Бэа. – А как должны говорить такие люди?

Джастин, Эл и Бэа одновременно переводят взгляд на Дорис.

– Что?! – взвизгивает та.

– Нет. – Бэа смотрит на отца и энергично трясет головой. – Совершенно не похоже.

– Для чего это, Грейси?

– Это гигиенический пакет.

– А это зачем?

– Чтобы повесить твое пальто.

– Почему здесь эта штука?

– Это столик.

– Как его опустить?

– Открыв запор сверху.

– Сэр, пожалуйста, оставьте столик закрытым до взлета.

Пауза.

– Что делают вон те люди, там, снаружи?

– Загружают багаж.

– А это что за агрегат?

– Катапультируемое кресло для людей, задающих три миллиона вопросов.

– Нет, правда, что это?

– Механизм, при помощи которого откидывается твое кресло.

– Сэр, не могли бы вы оставить кресло в вертикальном положении, пока мы не взлетим? Пожалуйста.

Пауза.

– Что включает эта кнопка?

– Вентилятор.

– А эта?

– Лампочку.

– А вон та?

– Да, сэр, я могу вам чем-то помочь?

– Э-э нет, спасибо.

– Вы нажали на кнопку вызова стюардессы.

– А, так вот почему на кнопке нарисована эта маленькая женщина, да? Я не знал. Можно мне воды?

– Мы не разносим напитки до взлета, сэр.

– Что ж, я подожду. Мне очень понравилось ваше представление. Когда на вас была та кислородная маска, вы очень напоминали мою подругу Эдну. Понимаете, она курила по три пачки в день.

Стюардесса поджимает губы.

– Сейчас я чувствую себя в безопасности, но что будет, если мы начнем падать над землей? – Папа повышает голос, и пассажиры, сидящие вокруг, поворачиваются в нашу сторону. – Ведь от спасательных жилетов, конечно, мало толку, если только мы не дунем в свисток, пока будем лететь вниз, в надежде на то, что кто-нибудь нас услышит и поймает. У нас нет парашютов?

– Нет причин для беспокойства, сэр, мы не будем падать над землей.

– Хорошо. Это, конечно, очень успокаивает. Но если мы все же будем, скажите пилоту, чтобы он направил самолет в стог сена или что-то в этом роде.

Я сижу как воды в рот набравши и делаю вид, что мы не знакомы. Продолжаю читать книгу «Золотой век голландской живописи: Вермеер, Метсю и Терборх» и убеждаю себя, что хотела-то я – как лучше, но получилось – как всегда.

– Где тут туалет?

– В передней части и слева, но вы не можете пойти туда, пока мы не взлетим.

Папа широко раскрывает глаза:

– А когда это произойдет?

– Всего через несколько минут.

– Всего через несколько минут это… – достает он гигиенический пакет из кармана впереди стоящего кресла, – …будет использовано не по назначению.

– Мы будем в воздухе уже через несколько минут, уверяю вас. – Стюардесса быстро уходит, пока он не успел задать следующий вопрос.

Я вздыхаю.

– Даже не думай вздыхать, пока мы не взлетим, – говорит папа, и мужчина, сидящий рядом со мной, смеется и делает вид, что это он закашлялся.

Папа смотрит в иллюминатор, и я наслаждаюсь минутой тишины.

– Ой-ой-ой, – говорит он нараспев. – Грейси, мы теперь движемся.

Самолет отрывается от земли, шасси со скрежетом убирается внутрь, и мы плавно поднимаемся в небо. Папа неожиданно затихает. Он боком сидит в кресле, прильнув к иллюминатору, и смотрит, как мы достигаем края облаков, – в иллюминаторе мелькают белые рваные клочья. Самолет трясется, входя в облака, и вот белизна окружает нас со всех сторон. Папино любопытство на пределе, он крутится из стороны в сторону, заглядывая во все доступные иллюминаторы, а потом неожиданно мы оказываемся в спокойной голубизне над пушистым миром облаков. Папа крестится. Он прижимает нос к иллюминатору, его лицо озарено лучами близкого солнца, и я делаю мысленную фотографию для своего собственного зала воспоминаний.

Знак «пристегнуть ремни» гаснет с резким «дзинь», экипаж корабля приветствует нас на борту. Стюардесса объявляет, что теперь можно пользоваться электронными приборами и туалетами, и обещает, что скоро будет предложена еда и прохладительные напитки. Папа опускает столик, засовывает руку в карман и достает мамину фотографию. Он ставит ее на столик лицом к иллюминатору. Откидывает свое кресло, и они оба смотрят, как все ниже под нами исчезает безбрежное море белых облаков, и не произносят ни слова до конца полета.

Глава двадцатая