Люблю, убью, умру...

— Вы сказали, что у вас был друг, к которому вы ревновали мою маму. Не исключено, что именно он и есть мой отец.

— А, Жора… Его звали Жорой. Георгием. Говорю в прошедшем времени, потому как не знаю, где он сейчас и что с ним. Сто лет не виделись. Но был он тот еще Казанова… Дочка у него росла от первого брака, и с подругой твоей матери он шуры-муры крутил…

— С Алисой?

— Да, кажется, именно так звали ту особу. Не понимаю, что Жорка в ней нашел?

— Что вы такое говорите! — возмутилась я. — Я с Алисой недавно встречалась — очень милая женщина, стильная, ни о ком плохо не говорит…

— Она не женщина, она картина. Сама себя нарисовала. Портрет, а не живой человек. Наверное, до сих пор такой и осталась…

— А вы уверены, что между мамой и этим вашим другом… Георгием… действительно что-то было? Алиса ничего такого мне не говорила.

— Да было, было!.. Я же видел, как он на нее смотрел, на маму твою то есть! Хотя… да нет, я уверен!

Я была в полной растерянности. С Брусникиным все ясно: он не мой отец. А теперь вот еще какой-то Георгий появился…

— Дайте мне его координаты, — сухо попросила я.

— Что, и его на вшивость проверить хочешь? Ладно, дам тебе один старый адресок. Правда, не знаю, там ли он до сих пор обретается…

Я собралась уходить, и Брусникин пошел меня провожать. Он мне по-человечески понравился, и, честно говоря, я бы обрадовалась, если бы он оказался моим отцом.

— Знаешь что, Лиза… — сказал он мне на прощание, когда мы стояли у метро. Дождь уже кончился, и черный мокрый асфальт отражал свет от машин и рекламных огней, отчего казался разрисованным яркими пятнами, — ты заходи ко мне. Нет, правда — я портрет твой нарисую. Бесплатно!

— Мерси.

— Да что «мерси» — ты на самом деле заходи! Я ведь совсем один, а ты… ты мне вроде как дочка!

* * *

— Сумасшедшая… — вздохнула Аглая, выслушав мой рассказ о второй попытке разыскать отца, и поправила на носу очки. — Я тебе говорила — никакого толку от твоей ностальгии не будет. И тот не отец, и другой… Очнись, Лизавета! Да нужен ли он тебе, этот отец, — у тебя скоро свои дети будут!

— Наверное, ты права, — вздохнула я. — Я брошу поиски. А то чем дальше, тем хуже — все почем зря ругают мою бедную покойную мамочку. Ты не представляешь, я такого про нее наслушалась…

— Вот-вот! Меньше знаешь, лучше спишь!

Мы стояли у окна в дальнем конце институтского коридора.

Мимо энергичной пружинящей походкой проходил Викентий.

Заметив нас, он подошел, положил руки нам на плечи.

— Ну, что делаем, девушки? Бездельничаем?

— Природой любуемся, Викентий Петрович, — примерным голосом произнесла Аглая. — Почти зима… У нас «окно» сейчас.

— У них «окно», и они смотрят в окно… — промурлыкал Викентий.

Аглая деликатно прыснула.

— Да, вот что я хотел спросить… — встрепенулся Викентий. — А будет ли на вас, моя дорогая, настоящий свадебный наряд? А то нынче, я слышал, такие вещи не в моде…

— Почему же, Викентий Петрович! — возразила я. — Обязательно будет! Как же без него…

— И когда же сие торжественное мероприятие — позвольте уточнить?

— В конце января.

— Ну да, в конце января… Что ж, это замечательно. Но про работу забывать тоже не стоит, — продолжил Викентий. — Как, Елизавета Аркадьевна, ваш научный труд поживает? Двигается дело?

— Еще как двигается! — ответила я.

— Нет-нет, что ты… Это теперь будет наша тайна! — с энтузиазмом воскликнула Дуся.

«Какое же она все-таки еще дитя… — с умилением подумал он. — Она играет в любовь, точно в игру, и тайна приводит ее в восторг!»

К вечеру неожиданно приехал Кирилл Романович. Дуся висела на нем, будто обезьянка, и решительно не желала отходить от отца. Она болтала с ним, смеялась и шептала что-то на ухо… Несколько раз Андрей обмирал от ужаса: ему казалось, она готова открыть их тайну.

На ужин, как всегда, собралось очень много народу — соседи и вся родня, старенький Антон Антонович, Карасев, который картинно курил гаванскую сигару, своим видом напоминавшую дирижабль… Мария Ивановна выглядела очень оживленной, она тоже обрадовалась приезду мужа.

— Все-таки в провинции публика лучше, — сказал Кирилл Романович, приступая к ужину. — Как нас две недели назад принимали в Нижнем!