Люблю, убью, умру...

— Он славный… — сказала я, прикасаясь к Сашиному плечу. — Саша, а почему Мишель один? У него есть девушка?

— Была. Но она ушла от него. Бросила. Совсем недавно… Но я не думаю, что он долго будет один.

— Какая глупая девушка… Ты знаешь, что в Провансе жили трубадуры? Она русская?

— Да. Нашла очень богатого человека. У него нефтяной бизнес.

— Как это глупо… — пробормотала я, закрывая глаза.

— Я тоже не богат, — засмеялся Саша. — А вдруг ты тоже найдешь какого-нибудь нефтяного магната?

— Но ты и не беден. Нет, нет, дело не в этом… Я так люблю тебя, что без тебя я умру.

— Нет, это я без тебя… Лиза!

— Что?

— Мы будем жить долго-долго, а потом умрем в один день…

— Опять ты о грустном.

— Я дурак. Больше не буду… Яша-дурачок!

Он засмеялся и прижался ко мне всем телом. И мне показалось, что я лечу над землей.

Пылал огонь в печке, в трубе гудело, наверху ворочался Альберт, а мы все не могли заснуть. Время словно остановилось…

— Отель «Билив»… — пробормотала я. — Не думаю, что я была бы больше счастлива в каком-нибудь семизвездочном дворце…

— А есть такие?

— Есть. В них останавливаются арабские шейхи.

— Тебе нравится эта избушка?

— Да, очень… И, вообще, Сашка, у тебя хорошие друзья. Альберт такой смешной…

* * *

Утром пошел настоящий снегопад. Мы возвращались долго, колеса буксовали в снегу.

— Устала? — иногда спрашивал Саша, поворачивая ко мне озабоченное лицо. — Ничего, уже скоро…

— Я совсем не устала! Будет жаль, если эта красота растает к Новому году…

— К весне уж точно растает! Послушай — почитай мне какие-нибудь стихи. Ты будешь читать, а я вести машину…

— Замечательное распределение семейных обязанностей… Хорошо, слушай: «Еще не царствует река, но синий лед она уж топит; еще не тают облака, но снежный кубок солнцем допит. Через притворенную дверь ты сердце шелестом тревожишь… Еще не любишь ты, но верь: не полюбить уже не можешь…» — продекламировала я, глядя в мутное из-за летящего за ним густого снега окно.

— Аненнский, да? Я угадал?

— Саша, смотри на дорогу!

Вечером он ушел в клуб, а я достала ткань для платья, разложила ее на столе. Выкройки были старые, мамины — у нее была та же фигура, что и у меня, только в талии мне нужно будет сделать немного уже. «Главное при шитье — хорошие ножницы, — утверждала когда-то мама. — С остальным проще… Все зависит от ножниц! Они должны быть острыми, без зазубрин и легко резать ткань, не оставляя никаких неровностей».

Я пощелкала ножницами — кажется, годятся. И в этот момент зазвонил телефон. Я уронила ножницы на пол, чертыхнулась, сердце неприятно забилось… Звонить мог кто угодно, но в первый момент я подумала именно о нем. О том, кого давным-давно надо было забыть…

Слава богу, это был не он.

— Лиза, это Алиса! — зажурчал в трубке тоненький голос старой маминой подруги. — Алиса звонит Лизе… Как у тебя дела, моя девочка? Ты знаешь, все время думаю о тебе, никак не могу успокоиться… Ты нашла его?

— Кого? — спросила я.

— Как — кого? Своего отца!

— Ах, вы про того художника… — сообразила я. — Брусникина я нашла, но он не мой отец.

— Как же так, не может быть… — заволновалась она. — Ты говорила с ним?

— Говорила. Он сказал, что у него в принципе не может быть детей. Он бесплоден.

Алиса помолчала немного, видимо, переваривая услышанное, потом с возмущением произнесла:

— Врет. Наверняка врет! Эти мужики…

— Нет, Алиса, я ему верю.

— Да? Но тогда я ума не приложу… Больше у нее, то есть у твоей мамы, никого не было.

Бедная мамочка, если бы ты была жива! Я бы не стала слушать лекции о кройке и шитье, я спросила бы тебя о моем отце…

— Кто знает… — мрачно произнесла я. — Алиса, вы знаете некоего Георгия? Должны знать — вы сами говорили, что у вас был с ним роман. Он тоже художник, друг Брусникина…

— Ну как же, как же! — зачастила она. — Этого нельзя забыть! Но при чем тут Гоша? Это у меня был с ним роман, а не у твоей мамы…

— Брусникин утверждает, что у него был повод ревновать маму к Гоше.

— Ну здрасте! — вскипела Алиса, и голос у нее от возмущения стал совсем тонким и прозрачным, как папиросная бумага. — У него, наверное, старческий склероз случился! Брусникин все перепутал!

— Алиса… но ведь в жизни всякое бывает, — тихо произнесла я. — Он утверждает, что даже поссорился с этим Гошей-Георгием из-за мамы.

Ревнивцы способны ревновать даже к фонарному столбу! — патетически воскликнула та. — И, потом, дружочек, ты плохо знала свою маму. Она не могла никого предать — ну, разумеется, если ей не давали повода. Как сейчас помню — я ей сказала, что у меня серьезные виды на Гошу и что я намерена связать себя с ним узами брака…

Она выражалась витиевато и туманно, но тем не менее я очень хорошо понимала ее.

— А что сказала мама? — машинально спросила я. Глупый вопрос о разговоре тридцатилетней давности — Алиса не могла, не должна была помнить его во всех подробностях, но она тем не менее ответила бойко, почти не задумываясь: