Любой каприз за вашу душу

Мы рассмеялись вместе. Потом Тошка погладил меня по щеке, поцеловал в нос.

– Зря ты насчет «не будет». Джерри на этой постановке сам на себя не похож, ведет себя, словно в монастырь записался. Вольнослушателем. Девчонки из труппы в глубоких обидках: никого из них не трогает. Не то что раньше, за постановку – всю труппу кроме Тома, невзирая на пол и возраст. Барби говорит, Мартин к нему подкатывал – тоже бесполезняк, хотя на предыдущей постановке вовсю трахались. Народ уже беспокоится, не стал ли Джерри импотентом.

– Хера себе импотент, вчера чуть меня не отымел прямо в зале! – возмутилась я и удивленно уставилась на снова ржущего Тошку.

– На вас не угодишь, матушка. Не замечает – плохо, чуть не трахнул прямо на репетиции – тоже плохо. А ты не думала, что он тебя узнал и просто ждет, пока ты сама признаешься, храбрый заяц?

Я покачала головой, вспомнив его вчерашнее лицо.

Нет. Не узнал. И не узнает. Не совмещается в его голове прекрасная незнакомка со стеком и скучная кофейная девчонка, по уши в него влюбленная. Если бы совмещалась – вряд ли бы он вчера смотрел на меня этак снисходительно, почти презрительно.

Нет.

Антошка только вздохнул.

– Тебе виднее, конечно. Но мне кажется, ты дуришь, сестренка. Скажи ему. Он нормальный парень, хоть и псих. И влюблен без памяти, сама ж видишь.

Я упрямо помотала головой. Нет, не вижу. И говорить не буду. А если Тошка сейчас еще тоном Ирвина скажет «ты передумаешь» – я его… я его… пивом оболью, вот!

Но он не сказал. И, наверное, зря.

Глава 32. Нью-Йорк, белый смокинг и фиалки

Следующим вечером я, как последняя мазохистка, опять поехала в «Тихую гавань», в бунгало номер восемь. Зачем? Я врала себе, что просто посмотреть «Тони», в субботу вечером обещали прямую трансляцию с церемонии. У меня в комнате нет телевизора, у ноута маленький экран, и в соседних кафе – тоже все не то. А на самом деле мне просто хотелось побыть там одной. Увидеть пустую кухню, не почувствовать запаха кофе с кардамоном и имбирем, не найти там Бонни – даже смятой постели не найти. Убедиться, что мы с ним – разные, непересекаемые, как параллельные прямые. Мне нет места в его насквозь прозрачном, продуваемом скандалами и залитым светом софитов мире. А ему нет места в моей маленькой, тихой, интровертной вселенной.

И не будет никогда.

Все было именно так, как я и ожидала. Обыкновенный гостиничный номер, чистый, пустой и безликий. Я заказала легкий ужин, бутылку мартини с двумя бокалами (буду пить со своей шизой, не в одиночестве же). Привычно побрызгала волосы шейком мяты и лемонграсса – еще одна дань мазохизму, запах наших свиданий. Включила плазменную панель в половину стены.

Шесть часов вечера. Заставка: самая престижная, самая-пре-самая премия за вклад в театральное искусство, многолетние традиции и все такое. Вот и наше жюри – маститые, именитые деятели. Маленькое интервью у того, у другого, а вот и номинанты, скажите нам пару слов… И параллельно – прогнозы «Нью-Йорк Таймс»: лучшая пьеса, лучшая музыка, лучшая мужская роль, лучшая сценография…

– В этом году в номинации «лучшая хореография мюзикла» целых пять претендентов, но лауреат известен заранее. Сегодня Бонни Джеральд планирует в восьмой раз получить «Тони», и наши аналитики не сомневаются в его победе. Вот одна из номинантов, Ленни Бернс, открытая дуэтом «Том и Джерри», в ее активе две премии за лучшую женскую роль, одна за роль второго плана. Ленни несколько лет работала с дуэтом, в прошлом году – вторым хореографом, а в этом представила на суд публики свою первую самостоятельную работу.

Камера наезжает на сияющую морковными переливами мисс, больше всего похожую на Пеппи Длинный Чулок, играющую в ослепительную принцессу. Она изумительно хороша, в ее глазах смех и лукавство, ее спутник (знакомое по ТВ лицо) явно в нее влюблен. Рядом с ней журналистка кажется сероватой, несмотря на задорную прическу и громкий голос.

– Ленни, ваш дебют как хореографа номинирован на премию «Тони», надеетесь ли вы обойти своего учителя?

– Разумеется, я превзойду Джерри! Не могу же я его разочаровать!

Рыжая смеется и машет кому-то, камера поворачивается, и на экране появляется Бонни Джеральд: в белом смокинге, чуть затемненных очках в золотой оправе, воплощение стиля и уверенности в себе. Разительный контраст с Бонни восьмилетней давности, когда он получал свою первую премию и смотрел на Сирену щенячьими глазами.

– О, Джерри! Как вы оцениваете шансы вашей ученицы на получение «Тони» сегодня? – в голосе журналистки сквозит желание хоть маленького, но скандальчика, хоть намека на скандальчик.

Бонни радостно улыбается в камеру, обнимает Ленни за плечи и заявляет:

– Отличные шансы. Если бы я был в жюри, то голосовал за нее.

Кадр меняется, на экране появляется очень важный бородатый господин, вещает о судьбах драматического театра в Америке. Я смотрю не слишком внимательно. Перед моими глазами все еще Бонни – его улыбка, его рука на плече рыжей красотки.