Любой каприз за вашу душу

Я легонько шлепнула его по ягодице, чуть ниже свежесотворенного шедевра. Почти автографа! Мне, конечно, очень хотелось оставить полноценный автограф «Тай Роу», как на книжках. Но конспирация, мать ее! Пришлось довольствоваться розой. В смысле, цветком. Смотрелось просто изумительно! Даже лучше, чем некая ромашка, разделившая с Бонни его дебют в «Зажигалке». А что фломастер попался зеленый, оказалось даже хорошо. Это ж современное искусство, а не какой-то там нудный Ренессанс! У нас свободомыслие даже для цветов, и роза имеет право быть зеленой.

Разумеется, Бонни тут же скатился с кровати, метнутся в ванную, – благо близко и по прямой, никакой мебели в засаде, – и через пять секунд раздалось жизнерадостное ржание. Британские ученые на автомате задумались: какую траву едят сицилийские козлы, чтобы так ржать? И пришли к выводу, что это благотворное воздействие генномодифицированной розочки. Зеленой. Зато очень красивой! Между прочим, роза – это чуть ли не единственное, что я умею рисовать. Ну, кроме палка-палка-огуречик. Но я сочла, что до сего шедевра, запечатленного на заднице Бонни Джеральда, современные ценители искусства еще не доросли. Вот в следующем поколении, быть может…

– Круто! – заявил довольный, как сто слонов, Бонни, плюхнувшись со мной рядом на кровать. – Ты – величайший художник современности. Круче Квазимоды.

– М?.. – лениво переспросила я, устраиваясь в его объятиях и натягивая на нас простыню.

То есть я, конечно, вполне понимала, что имеет в виду этот мохнатый тролль. В одной из первых сцен «Нотр Не-Дам» юное дарование Квазимодочка графически раскрывает суть надписи «Городская выставка современной живописи» на стене собора. С лесенки, баллончиками с красками дорисовывает некоторым буквам недостающие элементы в стиле классических назаборных надписей, проще говоря, головки, яйца и прочая, и правит слово «живопись» на «жопопись», иллюстрируя мысль сразу двумя картинками вместо буковок «о». Именно там Квазимоду выбирают королевой всего этого богемного дурдома.

Но мне понравилось, как Бонни раскрыл концепцию в нескольких словах. Пожалуй, я бы сама лучше не сказала. Сразу видно, наше мнение относительно современного искусства совпадает до десятого знака после запятой.

Собственно, мы бы и уснули за обсуждением животрепещущей проблемы современного искусства в целом и постановки мюзикла в частности, если бы Бонни не прервался на полуслове:

– К дьяволу жопописцев. Мадонна, хватит уже от меня прятаться. Я люблю тебя, ты любишь меня, какого дьявола мы не можем просто быть вместе?

Я на несколько мгновений зависла. Вот как ему ответить? Что я боюсь до истерики, что, увидев меня, он разочаруется и забудет свою мадонну через полчаса? Он это уже слышал. И я слышала. Да и чушь это. Я же знаю – не забудет. Невозможно забыть женщину, ради которой отказался от «Тони». Но чего тогда я боюсь на самом деле? Вот бы самой это понимать…

– Я не могу тебе сказать, Бонни, – вздохнула я, прижимаясь к нему крепче.

Он фыркнул и поцеловал меня в макушку.

– А ты не говори. Просто допусти на одну секунду, что мне не важно, что именно я увижу. Даже если ты как две капли воды похожа на Сирену, или у тебя кожа в синих разводах, или на лбу татуировка «разыскивается Интерполом» – это не сделает тебя кем-то другим. Я люблю тебя, мадонна. Тебя. Не образ, не тайну. Тебя, какое бы имя ты ни носила.

– Я… мне очень хочется тебе верить, Бонни. Правда. Но…

– К дьяволу все «но», мадонна…

– Роуз. Это был автограф.

На миг он замер, а потом тихо-тихо шепнул:

– Спасибо, dolce mia. – И, несколько секунд помолчав, повторил: – Rosa. Rosetta. Мне нравится, как это звучит.

Мне тоже понравилось, как он произносит мое имя. В музыке такая интонация обозначается «dolce cantabile» – нежно и певуче. Мое имя, прозвучавшее так, стоит риска… хотя – нет. Никакого риска. Гениальному хореографу ни разу за почти два месяца совместной работы не пришло в голову поинтересоваться именем кофейной девочки. Ему вполне хватало мисс Ти или мисс Кофи. Он, кажется, даже не удосужился задуматься, какое отношение их помреж имеет к автору сценария. А зачем? Теми правками, которые надо было внести, занимался Том, да и правок было с гулькин нос. Что там я делаю в ноутбуке, его тоже никогда не интересовало: может, в соцсетях сижу или в игрушки играю, да хоть порнушку смотрю – ему все равно.

– Ты опять грустишь, mia bella Rosa. Почему?

– У нас с тобой получилась такая красивая сказка, Бонни. Если бы я писала книгу, то сегодня был бы финал. Ну там «они признались друг другу в любви, поженились, нарожали кучу детишек и жили долго и счастливо». Вся будущая жизнь в одном предложении. Как эпитафия.

Бонни фыркнул и подул мне в макушку, крепче прижимая к себе.

– Трусишка. Нежная беззащитная Rosetta. Что ты имеешь против «поженились»? Или тебе не нравится пункт «детишки»?

– Ты и дети? Не верю. Впрочем, ты и «поженились» – тоже, – получилось глуховато, потому что прямо перед моими губами была его грудь.