Любой ценой

-- Пока Тобольцев остается моим подследственным.

-- Но это значит... Значит, его признание вас не убедило?!

-- Всякое признание нуждается в проверке. Тобольцев не по-хож на убийцу.

У Холиной перехватывает дыхание.

-- Этот жулик и пьяница?! Он не похож, а мой сын похож?! Как вы можете говорить такое матери? Матери!!

-- Вашего сына я не знаю.

-- Но вы же видели Вадика! И я столько рассказала о нем, ответила на все интересующие вас вопросы!

-- Мои вопросы были, скорее, данью вежливости, Ирина Семе-новна. Если бы я имел право допрашивать по-настоящему, я задал бы иные. К примеру, откуда вам известно, что я видел Холина? Почему вы поверили письму от человека, о существова-нии которого не должны были и слышать? Как успели собрать о нем сведения? Где в течение двух месяцев скрывался от следствия Вадим Холин?

Ошеломленная и испуганная, женщина поднимается.

-- Я вижу... вероятно, мне лучше уйти.

-- Прошу пропуск, отмечу. Письмо вы оставляете?

-- Нет...

Она судорожно роется в сумочке и выкладывает на стол квадра-тик фотобумаги.

-- Фотокопия? Даже это успели... Вы знаете, что у Тобольцева двое детей?

-- И что же? -- с дрожью произносит Холина. -- Что?.. Пожер-твовать ради них собственным сыном? Отдать на заклание Вади-ка?! -- Она трепещет от жестокости Знаменского, от негодова-ния, от сдерживаемых слез.

-- О-о, как я в вас обманулась! Вы неспособны понять материн-ское чувство!..

x x x

Томин, как и обещал, ищет связь. Вот сейчас беседует с тещей Тобольцева. Открытая швейная машинка, остывший утюг, сме-танное детское платьице, брошенное на спинку стула, свидетель-ствует о том, что визита Томина не ждали. А выражение лица женщины -- о том, что визит вдобавок и тревожный и неприят-ный.

-- Ты ко мне пришел не чай пить, -- волнуясь говорит она, -- пришел по своей работе. А работа твоя серьезная. Стало быть, чего-то ты у меня ищешь.

-- Верно.

-- Чего же? Когда следователь вызывал, я все понимала, про что разговор. А вот твои какие-то вопросы... Дело-то на Василия, почитай, кончилось? -- уже несколько лет как перебралась она в город присматривать за внучатами, но говор выдает деревенскую жительницу.

-- Практически, кончилось.

-- И он ничего не таил, за чужой спиной не прятался?

-- Нет.

-- Ну раз честно повинился и все уж за ним записано, чего еще надобно? Чего ты пытаешь, с кем он водил компанию и прочее подобное?

Томин обходит стол, стоящий посреди комнаты. Вокруг полуза-бытый "догарнитурный" уют... Томин вздыхает.

-- Ваш зять, Прасковья Андреевна, последнее время начал вести себя несколько... неожиданно. Вдруг что-то его словно подкосило.

-- Батюшки, али приболел? То-то он и с лица спал и голос будто чужой...

-- На здоровье не жалуется. А вот не случилось ли на воле чего такого, что ему уже и жизнь не мила?

Прасковья Андреевна внезапно улыбается.

-- Это надо, чтобы мы с ребятами в одночасье перемерли, Василий -мужик легкий, сроду не задумывается.

-- На свидании он никому ничего не просил передать? Родным, друзьям?

-- Никому ничего. Да и родни-то, почитай, нету.

-- А Холины вам кем доводятся?

-- Не слыхала про таких.

-- Может, кто по службе? Или друзья вашей дочери?

-- Сроду не слыхала. А памятью бог не обидел. Спроси, какая погода прошлым годом на Покров стояла, -- и то скажу!

-- Замечательное качество... Прасковья Андреевна, буду отк-ровенен. После свидания ваш зять сообщил о себе новые факты, которые следствие вынуждено учитывать.

-- Новые факты? Хуже прежних?

-- Увы.

-- И что же... могут срок набавить?

-- Могут.

-- Господи, да как же я с детьми?.. Ведь ему срок -- и мне срок! Три года я себе назначила... Три года, бог даст, вытяну... а коли больше... Батюшки мои, батюшки!

-- Прасковья Андреевна, ваши показания могут...

-- Нет уж! Я теперь и совру, -- недорого возьму.

-- Врать вы не умеете.

-- Соврала бы, коли догадаться, что ему на пользу. Только навряд догадаюсь. А значит, мое дело молчать.

-- О чем молчать? Вы могли бы разве сказать что-то дурное?

-- Про Васю? Даже ни словечка! И ко мне -- ровно к матери, и отец -каких поискать! Раньше, верно, выпивал. Людмила и причину развода написала, что, мол, пьющий. Ну потом как бритвой отрезало. В субботу грамм двести -больше ни-ни. Сер-дечную ответственность за ребят имел... Ты его, конечно, за преступника считаешь, а, по моему разумению, сел Вася за бумаж-ки. Этих бумажек расплодилось, что клопов, и в каждой подвох, ее и так и эдак повернуть можно. Вот и повернули... Засадите Васи-лия надолго -- что нам тогда?

-- Да не хотим мы его на долгий срок засаживать, за то и бьемся!

-- При твоей должности резону нет за Василия биться.

-- Есть резон биться, Прасковья Андреевна, и, надеюсь, добь-емся. Но для этого нужна вся правда... Я дам вам честное слово, -- помолчав, говорит Томин. -- И вы мне поверите. И ради зятя, ради детей скажете то, чего не договорили... когда рассказывали о свидании.

Женщина вздрагивает и в замешательстве тычется по комнате -- тут поправит, там подвинет... Наконец опускается на продав-ленный диван, обнаруживает в руке скомканное платьице, разг-лаживает на коленях. И глядит на Томина испытующе и сурово.