Любой ценой

– Как ты, малыш? – отстранившись, но продолжая крепко держать Ярослава за плечи, шумно дыша, спросил Сомов. Лицо его, загорелое до бронзового отлива, светилось, как стоваттная лампочка, и сверкало бисеринками пота. – Тебя прямо не узнать. Совсем матерым волчарой стал. Вон, даже волосы седые на висках пробиваются…

– Я в порядке, – дернул щекой Охотник. Спросил напрямую, глядя сенсею в глаза:

– Когда ты узнал, что я здесь, в Лас-Суэртосе?

– Успокойся. Ты ни в чем не прокололся. Пока, во всяком случае. Я узнал о твоем приезде гораздо раньше, чем ты сошел с борта «Гаучо», начал выдавать себя за липового швейцарца и споил целую ораву в «Чайной розе», – ухмыльнулся Сомов. Помолчав, уточнил, заметно посерьезнев и перестав улыбаться: – Я получил подробную шифровку из Москвы, за три дня до твоего приезда. И чуть с ума не сошел, узнав, что ликвидировать Майне и Шлеха поручили именно тебе. Слава богу, эти вечно все утаивающие друг от друга мудаки из спецотделов армии и Чека разобрались между собой раньше, чем ты успел наломать дров. По крайней мере теперь ты точно знаешь, что я – не предатель. А такой же разведчик, как и ты. Только с гораздо более качественной легендой и внушительным послужным списком. Иначе меня бы здесь, на руднике, сейчас не было…

– Кажется, начинаю понимать, – нахмурив лоб, обескураженно пробормотал Охотник. – Ты не был в плену. Тебя заслали к немцам. Еще в сорок четвертом.

– В сорок третьем, – кивнул Леонид Иваныч. – Я почти два года тренировал головорезов Судоплатова. Но в Чека узнали, что мой уехавший в Германию сразу после революции отец, герр Генрих Соммер, состоит членом партии Гитлера с тридцать первого года и, несмотря на дряхлый возраст и отсутствие погон на плечах – ему на тот момент было восемьдесят пять, – входит в ближайший круг самого партайгеноссе Бормана.

– Тоже не ху…во, – присвистнул Охотник. – И как ты…. отнесся к появлению беглого отца? Да еще в таком качестве?

– Никак. В общем, была создана легенда, по которой я, профессиональный тренер по рукопашному бою, якобы переехал из Питера в Ригу в сороковом году, сразу после установления в Прибалтике советской власти. Женился на латышке. С началом войны спрятался на ее родовом хуторе возле Либавы от русской мобилизации, а когда в город пришли немцы, во мне вдруг проснулся голос тевтонской крови. Я сам пошел в комендатуру и записался в полицаи. Показав себя настоящим извергом и костоломом. На самом деле, как ты понимаешь, там служил совсем другой человек… В сорок третьем году мой отец вроде как случайно узнал, что его давно потерянный великовозрастный сын находится по эту линию фронта и служит рейху. Конечно же, старик немедленно прислал за мной людей и меня привезли в Берлин. Пред его светлы очи. Дальше все пошло как по маслу. Особенно когда выяснилось, что я неплохо владею не только оружием, но также руками и ногами. Так я попал в СС. Все тем же инструктором по рукопашному бою.

– Он жив? – спросил Ярослав. – Твой старик.

– Нет, – махнул рукой профессор. – Скончался через три месяца после нашей встречи. Тихо умер, во сне. Дай бог каждому такую смерть. Знаешь, меня она совершенно не тронула. Я слишком хорошо знал, кем он стал за эти годы, в кого превратился. Но дело, ради которого меня внедрили в осиное гнездо, было уже сделано. Я стал своим. Первоначально предполагалось, что я вернусь в Союз в самом начале сорок пятого, когда исход войны был ясен даже самым отъявленным психопатам из ведомства Геббельса. Затем в центре отодвинули срок на май—июнь, видимо, рассчитывая к этому времени покончить с Германией…

– Именно тогда ты рискнул написать письмо Светлане и пригласить ее в Метелицу? – уточнил Охотник.

Видя, как удивленно взметнулись брови сенсея, он снисходительно улыбнулся, положил руку профессору на плечо и вкратце поведал нокаутированному известием Леониду Ивановичу историю своего знакомства с его дочерью, ну, и все, что за этим последовало. Включая службу на базе ОСОАВИАХИМ и рождение маленького сына Ленчика.

– Так что теперь мы с тобой породнились, дед, окончательно и бесповоротно! – с улыбкой заключил Охотник, как в старые добрые времена ткнувшись лбом в лоб сенсея и пытаясь как-то расшевелить слегка оцепеневшего от такого известия профессора. Наконец Сомов словно очнулся, несколько раз шумно и глубоко вздохнул, закурил и только после этого произнес ровным, почти будничным голосом:

– О таком подарке судьбы я даже мечтать не мог. Я очень рад за вас, Слава.

– Иваныч, – сказал Ярослав, – помнишь, однажды до войны, когда я еще был в бегах, я сказал, что наши с тобой судьбы во многом похожи?

– Конечно, – качнул головой Сомов.

– Так вот, – нахмурив брови, продолжил Охотник, – как только что выяснилось, они похожи даже больше, чем ты и я могли себе представить. Дело в том, что не так давно я тоже нашел своего отца. И так же, как и ты, не ощутил ровным счетом никаких эмоций, кроме неприязни и безразличия…