Любой ценой

Ольга Лаврова, Александр Лавров Любой ценой

1

В тюремной камере, которая служит для содержания под стражей до суда, — двухъярусные койки, небольшой тяжелый стол, четыре тумбочки, четыре табуретки. Высоко расположенное, забранное решеткой окно. И все. Вынужденное безделье, глухота грязноватых стен. Скучно. Нервно: судьба еще не окончательно решена. Люди, что рядом, с тобой временно, ты им никто, они тебе — никто. Словом, скверно…

В камере трое. Один — молодой коренастый парень, другой, долговязый, — постарше. Третий — лет сорока, с мягко очерченным лицом и живыми карими глазами. Это Тобольцев, подследственный Знаменского.

Компания «забивает козла». Игра идет без азарта, под характерный «камерный» разговор.

— Сейчас главный вопрос — как она меня видела: спереди или сбоку, — тревожится парень. — Если сбоку, пожалуй, не опознает, а?

— Одно из двух: либо опознает, либо не опознает, — говорит Тобольцев.

— Если опознает, скажу, что полтинник на том месте обронил. Поди проверь, чего я искал.

— Ну-ну, скажи, — Тобольцев спокоен, почти весел.

— Хорошо тебе, Тобольцев. Твоя история смирная, бумажная. А ему думать надо!..

— Не думать, а выдумывать, — роняет Тобольцев.

Парень вскидывается:

— Да если не выдумывать, это ж верный пятерик! Тогда все, что там, — машет он на окно, — все только через пять лет! Через пять лет, ты понимаешь?

— Понимаю. Я отсюда тоже не на волю пойду.

С лязгом открывается дверь, арестованные встают — положено. Конвоир вводит новичка. Тот упитан, смазлив, с юношеским пушком на щеках; одет щеголевато, на плече сумка иностранной авиакомпании.

— Старший по камере! — вызывает конвоир. Тобольцев делает шаг вперед. — Укажите койку, объясните порядок поведения.

— Слушаюсь, гражданин начальник, — говорит Тобольцев.

Дверь запирается, щелкает глазок. Холина молча разглядывают: он кажется чужаком здесь, среди заношенных пиджаков.

— Здравствуйте, — с запинкой произносит Холин.

— Здравствуйте, — вежливо отзывается Тобольцев.

— С благополучным прибытием! — фыркает парень.

— Раз прибыли, давайте знакомиться.

Холин поспешно протягивает руку.

— Холин, Вадим.

— Тобольцев.

Холин оборачивается к парню — тот демонстративно усаживается за стол, а долговязый вместо руки Холина берется за его сумку.

— Разрешите поухаживать… Ишь, вцепился в свой ридикюль. Там указ об амнистии, что ли?

— В основном белье, — Холин пугливо выпускает сумку. — Есть хорошие сигареты, — Холин, торопясь, лезет в карман, пускает пачку по кругу.

Парень с удовольствием затягивается.

— Каким ветром в нашу преступную среду?

— Даже не знаю… взяли прямо на улице, совершенно неожиданно… Говорят, «по приметам»…

— Садись, — приглашает Тобольцев. — И, вообще, начинай учиться сидеть.

Холин осторожно опускается на табурет.

— А все-таки — за что ж такого молодого и культурного?

— Не говорит — не приставай, — урезонивает парня Тобольцев.

— Нет, пожалуйста… но ведь меня, собственно, ни за что… Нет, вы не смейтесь. Ну якобы я кого-то ограбил, чуть ли не убил… а я там даже и не был, честное слово!

— Якобы кого-то якобы ограбил. Может, при якобы свидетелях? И дома якобы вещи нашли?

Оба — молодой и пожилой — гогочут. Рады развлечься.

Холин снова встает, озирается: нары, зарешеченное окошко, чужие руки роются в его сумке… И этот издевательский смех.

— Нет, я тут не смогу, — отчаянно говорит он Тобольцеву. — Я должен вырваться! Любой ценой!..

— Бывалые люди утверждают: вход — рупь, выход — два, — серьезно сообщает Тобольцев.

2

Рабочий стол Знаменского завален пухлыми бухгалтерскими папками. Расчищен только уголок для диктофона. Крутятся кассеты, доверительно звучит негромкий, чуть картавый говорок Тобольцева. Знаменский сосредоточенно вслушивается, останавливает запись, думает. Стучат в дверь.

— Входите!

Появляются Томин и Кибрит. Вид торжественный.

— Дорогой Паша! — начинает Томин. — Знаешь ли ты, что пятнадцать лет назад, день в день…

— Может, мне тоже встать? — озадачен Знаменский.

— Пожалуй. Так вот, пятнадцать лет тому назад… что произошло?

— Мм… Всемирный потоп состоялся несколько раньше. Чемпионат Европы наши выиграли позже…

— Безнадежно, — смеется Кибрит. — Пал Палыч, пятнадцать лет назад ты впервые пришел на Петровку!

— Да бросьте!.. Неужели целых пятнадцать?..

— Да, поздравляем.

— От благодарных сослуживцев! — говорит Томин, водружая поверх папок новенький «дипломат», который прятал за спиной.

— Ну прямо с ног сбили.

— С вашего позволения… — Томин садится на диван.

— А ты помнишь свой первый протокол. «Я, такой-то и такой-то…»? — спрашивает Кибрит, пристраиваясь рядом.

— Еще бы!

— А первого подследственного помнишь?