Люболь. Книги 1-4 (СИ)

– Меня подбросили в Дом малютки. Вот директор меня так и назвала. В честь актера. – Клод растерялся, не мог ничего сказать – горло сжалось от жалости к ребенку.

– Зови папой меня, я разрешаю. Считайте, что я вас всех усыновил. Бумаг мы оформлять не будем, но знайте – и когда вырастете, можете со мной советоваться, просить о чем-то важном. Все, что смогу, дам вам поровну с родными детьми. Их мамы тоже умерли. Так что вы все у меня будете на равных. А рисовать ты можешь в воскресенье. В этот день вы остаетесь спать в интернате и проводите его с друзьями, занимаетесь, чем хотите. Ну а в понедельник – все сначала.

Ангел Клода отметил, что, уже говоря эти слова, Клод ощутил, что покривил душой; маленькую Соню он, конечно, любил больше всех. Ну и Фредика с Лионом тоже. Но то, что он чувствовал к этим маленьким обездоленным мужчинам, нельзя назвать никаким иным словом, кроме как любовь. Теперь, когда он познал ее со своими детьми, он стал сопереживать сиротам с такой силой, что готов был бы их всех усыновить. Но это не имело смысла: он и так сделает для них все.

Роберт сидел за компьютером в только недавно обставленной комнате размером пять на пять метров, которую выделили под общепит. Столики были самыми простыми, но деревянными, а не пластиковыми, как и стулья. Большой буфет, наполненный красивыми, по-домашнему оформленными банками с джемом и вареньем, повязанными бечевкой поверх бумажной крышки с названием (их подавали на каждый стол разные, чтобы детишки могли выбирать по личному вкусу сорт десерта и менять компании каждый день), – он прямо-таки лопался от бюргерского благополучия, лоснился шоколадными боками. Роберте хотелось, чтобы и картины на стенах, и цветочные шторы на окнах создавали в любой день года иллюзию завтрака в саду или на веранде. Хватит с них казенного однообразия примитивного хайтека.

Жена попросила Роберта, как опытного бизнесмена, помочь ей с открытием кафе для завтраков детей-спортсменов. Нужно было подготовить нужные документы, просчитать экономику – сколько можно тратить на каждого ребенка в день из тех средств, что им предоставила крошечная чиновница из бюджета города и пожертвований спонсоров. Выходило достаточно на еду. Но остальные затраты: на транспорт, бензин для развозки детей – на все это предстояло тратить их общие семейные деньги. Поэтому Роберт решил, что какую-то часть дня его сын должен тренировать юных спортсменов из богатых семей за деньги или как-то иначе использовать спортивный зал с восьми утра и до семи вечера. Может быть, проводить фитнес для богатых домохозяек под музыку Клода или же сдавать на это время зал в субаренду школе танцев.

Он сидел, глубоко задумавшись. И тут ему весьма неловко, откуда-то снизу поставили на стол чашку с кофе без блюдца.

Роберт обернулся и посмотрел на «квадратного мальчика», припоминая его имя.

– Я – Мартин Брод, – напомнил малыш.

– А меня зови Робертом. Ты сам кофе сварил?

– Включил кофе машину. Подсмотрел, что твоя супруга делала это, и повторил за ней сейчас. В интернате-то мы ничего сами не делаем, готовое дают. – Малыш вздохнул по-взрослому. – А ведь всему надо научиться, как жить потом?

– Молодец, спасибо тебе. Захочет чему-то мужскому научиться – спрашивай меня, я все умею.

– Я хочу готовить научиться.

– Тогда тебе к моей жене Роберте.

– Скажи, а почему ты супругу с таким же именем выбрал, как твое.

– Думал, что она будет мной в женском варианте, – вполне серьезно и правдиво ответил Роберт. – А я могу тебя бизнесу научить, искать, как деньги получить от других людей.

– Это мужское? – озадачено спросил мальчишка. – У меня мама об этом думала, пока не умерла.

– Когда она умерла? Как?

– Машина сбила ночью на дороге. Она голосовала, чтобы подвезли, а у водителя фару на стоянке разбили. Он поехал и маму не увидел. Сидит теперь.

– А отец где?

– Да он был одноразовый. Мать-то моя на меня была похожа – квадратная. Но попросила одного военного сделать ей ребенка. Он сделал. Но фамилию дать отказался. А звали его Роберт.

– Я военным не был никогда. А вот отца тебе заменить готов. Каждому ведь надо, чтобы кто-то к нему относился особо. Так что завтра подарю тебе туфли на платформе, какой у тебя размер?

– Тридцать пятый. Ты хочешь меня… возвысить.

– Ну, возвысить – это громко сказано. Ноги удлинить, приподнять. А то ты комплексуешь. Ну и на оладьи не налегай. Я вчера видел, что ты ешь жадно. Мне не жалко оладий, но тебе не помешает похудеть. Как досчитаешь до семи – так запрещай себе.

– А ты был толстым? – Мальчик смотрел испытующе.

– Никогда. Но я ведь с рождения знал правило: число оладий – по числу годов до двенадцати лет и отсчет в обратном порядке до четырех в день после этого возраста.

– Не, я четырьмя не наемся.

– Ты можешь потом есть капусту, чтобы есть не хотелось. Но лишний вес в гимнастике – ни к чему. Сила – это когда все съеденное сгорает в тебе, как в печке.

Роберт потрепал мальчишку по голове и легонько направил к выходу:

– Тебе в спортзал пора, не увиливать от разминки.