Любопытство наказуемо

Тогда я видела его в последний раз. И все же Лефевр остался в моих воспоминаниях – и он, по его словам, тоже запомнит меня навсегда. Если я вижу, как кто-то, прощаясь, машет платком, или замечаю, как на ветру покачивается белье на веревке, я сразу вспоминаю, как доктор Лефевр сидел напротив меня в купе поезда с цилиндром, обернутым шелковым платком. Как будто кто-то зажег свечу в незнакомой темной комнате… Чирканье спички, вот вспыхивает язычок пламени – и ты вдруг видишь то, о чем раньше не имел ни малейшего понятия.

Наверное, я довольно сурово обошлась с Лефевром. Его положение было не из легких. Кто откажется скрыть неприятную правду, чтобы угодить другу? Кто, не колеблясь, даст показания, способные, образно выражаясь, разворошить муравейник? Какой врач не будет осторожен в своих диагнозах? Имеет ли право врач обсуждать с посторонними своих возможных пациентов? И все же меня не покидает чувство, что доктор Лефевр в «Прибрежном» намеренно ввел меня в заблуждение.

Бен, конечно, скажет, что половина жителей Лондона обманывает и лицемерит – если не постоянно, то время от времени. Так устроен мир. Может быть, он прав. По словам Бена, перед тем как ехать в Гемпшир, он уличил одного негодяя в том, что тот намеренно оставил полуторагодовалого ребенка на вокзале Кингс-Кросс. Меня угнетает мысль о страданиях «лишних», нежеланных детей… Хотя мое воспитание трудно назвать последовательным, меня всегда любили.

Не всегда нежеланные дети живут в бедных семьях. И в богатой семье ребенок может стать «помехой». Иногда так случается после того, как один из родителей снова вступает в брак; или рождается девочка, хотя ждали мальчика. Бывает, родители разочарованы тем, что их ребенок не так красив и обаятелен, как им бы хотелось… Люси не повезло с самого раннего детства. Она осталась круглой сиротой, семейному бизнесу нужны были только ее деньги. В итоге бедняжку постоянно шпыняли, хотя из лучших побуждений и осуществляли над ней постоянный контроль.

Судьба нелюбимых детей в богатых семьях складывается по-разному. Иногда их оставляют на попечение слуг или отправляют в школы-интернаты, во многих из которых режим довольно суров. Бывает, таких детей хорошо кормят и одевают, но они лишены подлинного тепла. Люси Роуч называла себя «неоконченной вышивкой, брошенной на кресле». Таким было ее положение в доме дяди до замужества. Нет ничего удивительного в том, что она сразу поверила мужчине, который признался ей в любви!

Я не рассказала Бену о визите Лефевра, как и о предложении Чарлза Роуча стать компаньонкой его сестры Фиби. Без труда могу себе представить, как бы он отнесся к моим сообщениям.

По-моему, Бен обрадовался, что я снова живу на Дорсет-сквер – во всяком случае, временно.

– Я хотя бы знаю, Лиззи, где тебя искать, – сказал он. – И пусть то, что произошло, послужит для тебя уроком!

– Ах вот как? Не читай мне проповедей, Бен.

– Я не читаю тебе проповедей и не хочу, чтобы мы поссорились. Но я хочу, чтобы ты…

– Что? – спросила я, заметив, что он замолчал.

Он тряхнул головой:

– По правде говоря, больше всего ты нравишься мне такой, какая ты есть.

Мы снова ступили на опасную почву. Я поспешила сменить тему:

– Все время вспоминаю Эндрю Бирсфорда. Что он будет делать? Он бы заботился о Люси и составил ее счастье, если бы только ему дали такую возможность!

– Если бы нам всем дали такую возможность, мы бы с радостью составили счастье своим любимым женщинам, – просто ответил Бен.

– Спасибо, – сказала я после долгой паузы. – Но судьба все время подбрасывает нам с тобой новые испытания… Имеем ли мы право забыть обо всем и думать только о себе?

– Иными словами, хочешь ли ты выйти замуж за инспектора полиции, который каждый день, перед тем как вернуться домой, к ужину, становится свидетелем сцен неописуемой злобы и ужаса?

– Не надо! – быстро перебила его я. – Мне нужно время.

– Конечно… – Помолчав, он неуклюже продолжил: – Лиззи, ведь мы с тобой встречаемся по-прежнему?

– Да, Бен, – ответила я. – Мы с тобой встречаемся по-прежнему.

Хотя надпись, которую я воспроизвожу ниже, я увидела не в Гемпшире, а в Оксфордшире, на приходском кладбище Чиппинг-Нортон, к тому же ее выбили на сто лет раньше того, как Лиззи отправилась на южное побережье, она послужила искрой, из которой родилась эта книга:

«Здесь покоится тело ФИЛЛИС, жены ДЖОНА ХАМФРИЗА, крысолова, который жил во многих местах и странствовал [sic![5] ] повсюду. Возраст и смерть привели Ея [sic!] к последнему приюту. Скончалась в июне 1763 года [sic!] в возрасте 58 лет».