Любовь

Мы перешли дорогу, свернули на узкую улочку и пошли вглубь квартала, поблизости от которого Линда выросла, мимо «Сатурнуса» и вниз по Биргер-Ярлсгатан к кинотеатру «Зита». Лицо закоченело от холода. Бедра казались ледяными.

— Повезло тебе, — сказала Линда. — Это же большой плюс? Что у тебя есть куда стремиться? Было откуда вырваться и куда ворваться?

— Понимаю, о чем ты, — сказал я.

— Здесь все было к моим услугам. Я в этом росла. И почти не могу отделить себя от этого всего. Плюс ожидания, само собой. От тебя ведь ничего не ждали? Кроме того, что ты выучишься и найдешь себе работу?

Я пожал плечами:

— Я никогда не смотрел на это так.

— Понимаю, — сказала она.

Повисла пауза.

— А я всегда жила в этом. Может быть, сама мама и не мечтала ни о чем, кроме того, чтобы мне было хорошо…

Она посмотрела на меня:

— Поэтому она так тебе и рада.

— А она рада?

— Неужели ты не заметил? Ты должен был заметить!

— Да-да, заметил.

Я вспомнил, как я первый раз встретился с ее мамой. Маленький дом на старом лесном хуторе. На дворе осень. Мы сели за стол сразу, как вошли. Горячий мясной суп, домашний свежий хлеб, стеариновая свеча на столе. Время от времени я чувствовал на себе ее взгляд. Любопытный и теплый.

— Но кроме мамы, вокруг меня в детстве были и другие люди. Юхан Нурденфальк Двенадцатый — ты же не думаешь, что он стал школьным учителем. Такие деньги и такое культурное наследие! Все мы должны были преуспеть и многого добиться. Трое моих приятелей покончили с собой. А у скольких есть или была анорексия, я даже думать боюсь.

— Бред какой-то, — ответил я. — Чего людям неймётся?

— Я не хочу, чтобы дети росли здесь, — сказала Линда.

— Уже дети?

Она улыбнулась:

— Да.

— Тогда остается Трумёйя, — сказал я. — Там мне известно только об одном человеке, покончившем с собой.

— Не шути на эту тему.

— Нет-нет.

Мимо процокала на шпильках женщина в длинном красном платье. В одной руке она держала черную кожаную сумку, а другой стягивала на груди черную вязаную шаль. Прямо за ней шли два бородатых молодых человека в парках и трекинговых ботинках, один с сигаретой в руке. За ними — три подружки, разодетые на праздник, все cо стильными клатчами в руках, и как минимум в ветровках поверх платьев. По сравнению с Эстермальмом тут был цирк чистой воды. По обеим сторонам улицы светились рестораны, полные людей. Перед «Зитой», одним из двух независимых кинотеатров в этом районе, дрожа от холода, сбилась небольшая толпа.

— Я серьезно, — сказала Линда. — Может, не Трумёйя. Но точно Норвегия, там более дружелюбные люди.

— Есть такое дело, — сказал я. Толкнул тяжелую дверь и придержал ее перед Линдой. Снял варежки и шапку, расстегнул пальто, развязал шарф. — Но в Норвегию не хочу я. Вот в чем проблема.

Она ничего не ответила, потому что уже рассматривала афиши.

— У них идут «Новые времена»! — сказала она.

— Пойдем на них?

— Давай! Только мне надо что-нибудь съесть. А который час?

Я поискал глазами часы. Нашел компактные, толстые на стене за кассой.

— Без двадцати девять, — сказал я.

— А сеанс в девять. Успеем. Давай ты купишь билеты, а я посмотрю в баре чего-нибудь съестного. Да?

— Да, — кивнул я, вытащил из кармана смятую сотенную и пошел к кассе.

— На «Новые времена» билеты есть? — спросил я.

Билетерша, никак не больше двадцати лет от роду, посмотрела на меня высокомерно, как будто не понимая мой шведский.

— Пардон?

— Два-билета-на-новые-времена-есть?

— Да.

— Два, пожалуйста. Последние ряды, середина. — Я повторил «два» по-шведски и для надежности показал ей на пальцах.

Она распечатала билеты и молча положила их на прилавок передо мной, быстро расправила сотенную, прежде чем убрать ее в кассовый аппарат. Я зашел в бар, переполненный людьми, высмотрел Линду в углу у прилавка и протиснулся к ней.

— Я тебя люблю, — сказал я.

Я почти никогда не говорю так, и, когда она подняла на меня лицо, глаза сияли.

— Правда? — сказала она.

И мы поцеловались. Тут бармен поставил перед нами корзинку с чипсами такос и блюдце с чем-то, по виду похожим на соус гуакамоле.

— Пива хочешь? — спросила она.

Я помотал головой:

— Потом, может быть. Но ты, наверно, устанешь уже.

— Скорее всего. Билеты купил?

— Да.