Любовь

Вот когда Анна ушла к Вронскому и стала требовать развода у Каренина, получила она вместо развода долгую головную боль. Горе и трагедия Карениной заключались в том, что возжелала она полной любви непременно от одного мужчины. От Алексея Кирилловича. Она идеализировала Вронского и настойчиво требовала от него невозможного. Но Вронский всё, что мог, уже совершил. Соблазнил, сманил… Он был хорошим военным (ать-два), показал себя толковым помещиком (купить-продать), но заполнить любовью Анну, такую измученную суховеем, такую любовеёмкую женщину, он был не в состоянии.

А кто бы тут не сплоховал? Ахиллес? Геракл? Царь Соломон? Зевс? Много ли на свете семей, где мужчина в одиночку справляется с тремя составляющими любви? Такое нечастое явление бытует только в счастливых семьях. Этим, кстати говоря, «все счастливые семьи похожи друг на друга»45.

Серкидон! Чуть было не забыл! Мы не ответили на вопрос «кто виноват»? Анна? Вронский? Каренин? А я думаю – нет. Я – школьник семидесятых считаю, что виновато царское правительство, допустившее свободную продажу морфина и опиума. Анна Аркадьевна привыкла искать спасение в этих химикатах, они в конечном счете её и погубили.

Вот и всё на сегодня. Спешите, Серкидон, нарабатывать свой образ, свои иносказания. Пока Вас трудно определить иносказательно. Ну, можно про Вас сказать – «молодой человек, которого пытался вразумить Сочинитель писем, да только зря старался».

Не нравится Вам такое иносказание? Поспешите заменить его на более привлекательное. Пока резвы ноги и крепки руки. Ногами бегайте в библиотеку, руками берите книги великих русских писателей. Там найдёте ответы на вопросы, которые Вы задавали мне?

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-9-

Приветствую Вас, Серкидон!

В июне 1833 года Алексей Николаевич Вульф, житель Тригорского, сын соседки и приятельницы Пушкина, счастливый любовник Анны Керн делает следующую дневниковую запись:

«С большим удовольствием перечел я сегодня 8-ю и вместе последнюю главу «Онегина», одну из лучших глав всего романа, который всегда останется одним из блистательнейших произведений Пушкина, украшением нынешней нашей литературы, довольно верною картиною нравов, а для меня лично – источником воспоминаний весьма приятных по большей части, потому что он не только почти весь написан в моих глазах, но я даже был действующим лицом в описаниях деревенской жизни Онегина, ибо она вся взята из пребывания Пушкина у нас, «в губернии Псковской». Так я, дерптский студент, явился в виде геттингенского под названием Ленского; любезные мои сестрицы суть образцы его деревенских барышень, и чуть не Татьяна ли одна из них. Многие из мыслей, прежде чем я прочел в «Онегине», были часто в беседах глаз на глаз с Пушкиным, в Михайловском, пересуждаемы между нами, а после я встречал их, как старых знакомых. Так в глазах моих написал он и «Бориса Годунова» в 1825 году, а в 1828 читал мне «Полтаву», которую он написал весьма скоро – недели в три. Лето 1826 года, которое провел я с Пушкиным и Языковым, будет всегда мне памятным, как одно из прекраснейших».

Давайте, Серкидон, дружно позавидуем этому везунчику и баловню судьбы! Молодым (младше Вас) он слышал стихи Пушкина. И как: в исполнении автора!!! Хотелось бы надеяться, что заливает парень, хвастает… Напрасно, нет нам такого утешения. Подтверждение дневниковой записи находим в романе:

Но я плоды моих мечтаний

И гармонических затей

Читаю только старой няне,

Подруге юности моей,

Да после скучного обеда

Ко мне забредшего соседа,

Поймав нежданно за полу,

Душу трагедией в углу…46

Он ещё и обедал у Пушкина! Ну, Вульф, ну, просто всё в одни руки!

Поспешу его хоть как-то «раскулачить»: образ Ленского собирательный, сватают ему и поэта Дмитрия Веневитинова, и не только. А уж Татьяной считала себя каждая вторая барышня пушкинских времён – и петербурженки, и москвички. Хотя образ Татьяны привёз поэт в свою деревенскую ссылку из Одессы…

Готовясь написать Вам о давнем, гусиным пером писанным, великом художественном произведении, перечитал я «Евгения Онегина» уже не сказать в который раз, и, не поверите, мурашки бегали у меня по всё ещё волосистой коже головы, руки подрагивали от возбуждения, пятки от удовольствия елозили по паркету… Какое это счастье, что мы можем взять и прочитать роман весь в полдня и не ждать, как приходилось ждать тому же Вульфу, появления каждой новой главы… Хоть тут нам с Вами повезло больше!

Ну, хорошо… Вы, Серкидон, сдаётся мне, мои восторги не разделяете. Тогда разделите моё недоумение, связанное с отдельными моментами в «Евгении Онегине». Напишу Вам про непонятки, которые возникли у меня при первом знакомстве с романом в школьные годы чудесные.

Не всё, мягко говоря, понял я при первом прочтении, а человека, который объяснил бы, такого, как положим, Владимир Набоков47, рядом не оказалось. Начнём, как водится, с начала…

Первая же строчка: «Мой дядя самых честных правил…»