Любовь.

Это оправдывает все, что бы они ни сделали. Я имею в виду не только и не столько грехи против целомудрия, сколько несправедливость и жестокость к «внешним». Влюбленные могут сказать: «Ради любви я обижаю родителей – оставляю детей – обманываю друга – отказываю ближнему». Все это оправдано законом любви. Влюбленные даже гордятся. Что дороже совести? А они принесли ее на алтарь своего бога.

Тем временем бог этот мрачно шутит. Влюбленность – самый непрочный вид любви. Мир полнится сетованиями на ее быстротечность, но влюбленные об этом не помнят. У влюбленного не надо просить обетов, он только и думает, как бы их дать. «Навсегда» – чуть ли не первое, что он скажет, и сам поверит себе. Никакой опыт не излечит от этого. Все мы знаем людей, которые то и дело влюбляются и каждый раз убеждены, что «вот это – настоящее».

И они правы. Влюбившись, мы вправе отвергать намеки на тленность наших чувств. Одним прыжком преодолела любовь высокую стену самости, пропитала альтруизмом похоть, презрела бренное земное счастье. Без всяких усилий мы выполнили заповедь о ближнем, правда, по отношению к одному человеку. Если мы ведем себя правильно, мы провидим и как бы репетируем такую любовь ко всем. Лишиться всего этого поистине страшно, как выйти из Христова искупления. Но влюбленность сулит нам то, что ей одной не выполнить.

Долго ли мы пробудем в этом блаженном состоянии? Спасибо, если неделю. Как и после обращения, скоро окажется, что старая, недобрая самость не так уж мертва. И там, и тут она сбита с ног, но отдышится, приподнимется хотя бы на локоть и снова примется за свое. А преображенное вожделение, вполне возможно, выродится в простейшую похоть.

Все эти неприятности не расстроят союза двух хороших и умных людей. Опасны они – смертельно опасны – для тех, кто поклонился влюбленности. Такие люди вознадеялись на нее, как на бога, сочли, что простое чувство обеспечит их навечно всем необходимым. Когда надежда эта рухнет, они винят любовь или друг друга. Себя они винить могут, а влюбленность винить не за что. Как крестная мать, она дала за нас обеты, а уж наша работа – исполнить их. Мы сами должны стараться, чтобы каждодневная жизнь уподобилась райскому видению, мелькнувшему перед нами. Влюбленность препоручает нам свое дело. Это знают все, кто любит правильно, хотя немногие могут это выразить. А настоящие христиане знают, что это скромное с виду дело требует смирения, милосердия и Божьей благодати, то есть христианской жизни.

Как и все виды естественной любви, влюбленность своими силами устоять не может; но она так сокрушительна, сладостна, страшна и возвышенна, что падение ее поистине ужасно. Хорошо, если она разобьется и умрет. Но она может выжить и безжалостно связать двух мучителей, которые будут брать, не давая, ревновать, подозревать, досадовать, бороться за власть и свободу, услаждаться скандалами. Прочитайте «Анну Каренину» и не думайте, что «такое» бывает только у русских. Вульгарная фраза «я бы тебя съел» оказывается правдой.

МИЛОСЕРДИЕ

Уильям Моррис написал: «Кроме любви, не нужно ничего», [60] и кто-то откликнулся короткой рецензией: «Нужно». Об этом самом говорю и я. Естественной любви недостаточно, нужно еще что-то. Поначалу мы смутно определим это, как «порядочность и здравый смысл», потом скажем четче: «Надо быть хорошим человеком» и, наконец, поймем, что вся христианская жизнь должна прийти на помощь нашим чувствам, если мы хотим, чтобы они не исказились.

Мы не умаляем этим естественную любовь, а показываем, где ее сила и слава. Разве мы обидим сад, если скажем, что он не может сам себя полоть, поливать и подрезать свои деревья? Сад хорош, но он останется садом, а не обратится в заросли, только если кто-то будет ухаживать за ним. Сравните цветущий, нерукотворный сад с лопатами, ножницами и гербицидом; вот красота, которой не создать человеку, вот какие-то серые, мертвые вещи. Так и наши «порядочность и здравый смысл» покажутся серыми рядом с естественной любовью. Всюду, где Господь насаждает сад, Он ставит над ним садовника, подвластного Ему Самому. Когда Господь посадил сад нашего естества, Он поставил над ним нашу волю. По сравнению с садом она холодна и суха. Без дождя и солнца Божьей благодати она ничего не даст. Но ее медленный, тяжкий, многое разрушающий труд совершенно необходим. Только упаси нас Боже трудиться так, как того требуют стоики и ханжи! Выпалывая плевелы и подрезая ветви, мы должны помнить, что работаем в дивном, живом саду, который не создать ни воле человеческой, ни разуму. Цель наша – помочь ему, чтобы деревья не прибило к земле, плоды не усохли и не стали дикими.

Но это не вся наша цель. Мы подошли к проблеме, разговор о которой я долго оттягивал. До сих пор я почти ничего не сказал о том, как естественная любовь становится соперницей любви к Богу. Оттягивал я по двум причинам.