Любовь

Наблюдение, согласно которому распад нуклеарной семьи укрепляет традиционные семейные связи, прорывает границу, разделяющую враждебные лагеря консерваторов и левых. С одной стороны, «семья, состоящая из представителей нескольких поколений» — это консервативная и буржуазная модель — модель семьи, существовавшей до нуклеарной семьи. Как и прежде, традиционная семья возникает из экономической необходимости, рождается из нехватки у родителей-одиночек и семейных пар времени и денег. С другой стороны, такая потребность возникает сегодня и по совершенно иным мотивам: из переплетения личных и профессиональных биографий, из современных, по сути, столкновений интересов родных отцов и матерей. Сегодняшние большие семьи, включающие также и друзей, нередко не живут под одной крышей, являясь, так сказать, мультилокальными, благо, что средства современного транспорта вполне допускают такое положение.

Уильям Гамильтон, который — вспомним — поставил во главу угла своих теорий «совместную готовность» родственных индивидов, может радоваться. Сегодня родственники заботятся — как уже давно не заботились — об успешном размножении своих близких. Правда, из этих отношений пока не выросли регламентирующие их правила. Остается невыясненным вопрос о том, во что превратится эта современная жизненная практика в будущем. Если справедливо, как считает Хондрих, что движение идет «не от традиционных связей и принуждений к свободно выбранным связям, а в противоположном направлении» (123), и при этом, родственные семьи приобретают все большее значение и вес, то как поступите этим следующее поколение, значительная часть представителей которого происходит не из нуклеарных семей? «Происхождение» все больше становится весьма сложным и запутанным делом. Иногда связи с бабушками, дедушками и тетками очень крепки, иногда они почти полностью отсутствуют. Да и компетенция их представляется весьма зыбкой и расплывчатой. Перекинутые к корням мосты, которые Хондрих именует обратной связью, иногда с большим трудом достают до противоположного берега.

В этой ситуации я лишь могу представить себе такую семейную общность, которая похожа на слоновую семью. Слоны живут стадами, большими семейными объединениями, состоящими из матерей, теток, бабушек, двоюродных бабушек, детей и внуков. Вожаком стада является зрелая опытная самка: она руководит стадом, его передвижениями и цементирует стадо в единое целое. Эта руководящая самка поддерживает в стаде определенный кодекс поведения и «ценности». В стаде нет только одного — самцов. В возрасте 12 лет с самцами слонов происходит нечто призрачное и таинственное. С наступлением зимы их мозг подвергается массированной атаке тестостерона. Слон лишается рассудка. Концентрация полового гормона возрастает в среднем в 60 раз. Из височных желез выделяется черный секрет, кончик хобота распухает, половой член окрашивается в зеленый цвет, от самца невыносимо несет потом и мочой. Мустами (отравленными) называли персы своих боевых слонов, когда те впадали в это состояние. В таком виде слоны невыносимы для стада. С этого момента самец начинает скитаться по джунглям или саванне — либо в одиночку, либо в группе других самцов. К стаду слон приближается лишь во время очередного выброса тестостерона, вынуждающего слона к спариванию. Но ему позволено приблизиться к самке и оплодотворить ее только в отдалении от остального стада. С семьей слон никогда больше не имеет никаких отношений.

Слоны нелюди. Родство наше ограничивается тем, что и они, и мы — млекопитающие. Всего лишь два вида из пяти тысяч. Ссылка на структуру слоновой семьи не является попыткой сравнения в духе эволюционной психологии. О слонах меня заставило вспомнить постоянное повторение в течение последнего десятилетия жалобы на «безотцовское общество». Число отцов, забывших после развода о своих семьях, остается и сегодня довольно большим, хотя и не увеличивается, начиная с 1990-х годов. Есть и мужчины, живущие группами холостяков, но они прощаются с ними по окончании студенчества. Важнее здесь сравнение с новой структурой большой семьи. Наши семьи — это малые группы, объединенные тесным родством. Но чем чаще встречаются лоскутные семьи, тем разнообразнее становятся наши объединенные происхождением стада — как в генетическом, так и в социальном смысле. То, что в этих семьях главенствующую роль играют женщины, меня нисколько не удивляет.

То, что развитие пойдет именно таким путем, является, конечно, чистой спекуляцией. Вероятность этого зависит не только от психологической динамики общества, но и от экономической ситуации. Чем хуже финансовое и материальное положение, тем уже возможность выбора. Холод и голод заставляют людей теснее прижиматься друг к другу. Во времена экономического упадка съеживаются фантазии насчет самореализации. Поэтому вполне вероятно, что ренессанс традиционной модели семьи есть следствие наступившего финансового кризиса.