Любовь

Судьба Дэвида Реймера печальна. Радость она вызвала только у эволюционных психологов, которые удовлетворенно кивали головами: не следует портить естественную половую роль. Тем не менее было бы уместно поискать и другой ответ. Совершенно очевидно, что главная проблема Бренды заключалась в том, что ее не приняли другие.

Следовательно, половые роли во многих отношениях являются относительными, ибо развиваются на виду у других людей. То, что понимание своей половой роли жителем Исламабада отличается от такого понимания жителя Берлина, обусловлено не модулями, генами и гормонами. Такое мощное воздействие культуры на половую самоидентификацию не нуждается в подкреплении религиозными рассуждениями или показательными историями. Подобные примеры можно отыскать, кстати, и в животном царстве. Немецкий исследователь мозга Геральд Хютер, профессор Геттингенского университета, именно это имеет в виду, когда пишет: «Лошадь, вскормленная и воспитанная зеброй, охотнее пристает к стаду зебр, чем к табуну лошадей. У лошади, следовательно, нет генетической программы, которая говорила бы ей: “Ты лошадь”, и, значит, релейные связи в ее мозге после рождения программируются после рождения жизненным опытом, который она приобретает в раннем развитии» (44).

Нет сомнения, что люди дольше, чем лошади, подвергаются формирующим влияниям. Наше социальное взаимодействие с родителями, родственниками, друзьями, знакомыми и так далее, подвержено бесчисленным вариациям и разнообразным переживаниям. В сравнении с этим наше мнимое половое наследие каменного века определенно не имеет большого значения, не говоря о том, что мы опять сталкиваемся с той проблемой, что уже потому плохо знаем это наследие, что так же плохо знаем наших далеких предков. Ни один из ныне живущих людей не знает, существовал ли гомосексуализм у кроманьонцев в неолитических пещерах или у Homo erectus эфиопского высокогорья.

Наша социальная половая самоидентификация не есть нечто твердо устоявшееся. Она в высшей степени изменчива и гибка. То, что в западной цивилизации женщины носят юбки и платья, а мужчины носят их очень редко, не означает, что такая мода предопределена генетически. В чем, собственно, заключается биологический смысл юбок и платьев? Кстати, почему во многих восточных обществах мужчины носят платья, а не штаны? В западном обществе косметикой пользуются прежде всего женщины — сегодня! В эпоху барокко мужчины пудрились и красились наравне с женщинами; на островах Папуа — Новая Гвинея и во многих других местах мужчины делают это до сих пор.

Холст, на котором мы рисуем наш пол, — культура, а не биология. Каждая половая роль, таким образом, есть часть нашего восприятия собственной личности, нашего самовосприятия. Наша идентичность определяется тем, что мы сами чувствуем и мыслим относительно себя. Чувствуем ли мы себя особенно мужественными или особенно женственными, зависит от представлений нашего общества о мужественности и женственности. Зависит это и от внутренней убежденности: оттого, насколько мужественными или женственными мы себя считаем. Дело в том, что люди непрерывно себя оценивают: оценивают свой ум, свой юмор, свое обаяние, свои способности и зрелость. До 1960-х годов большой редкостью были женщины — обладательницы водительских прав. Так как автомобили были исключительно мужской вотчиной, то не только мужчины, но и большинство женщин верили в то, что женский пол самой природой не приспособлен для вождения автомобилей. В Западной Европе этот взгляд почти вымер — миф о том, что у женщины отсутствует ген, позволяющий уверенно парковаться задним ходом.

В этом контексте стоит еще раз коснуться результатов бесчисленных тестов на пространственное воображение у мужчин и женщин. Эволюционным психологам совершенно ясно: мужчины справляются с этими тестами немного лучше, чем женщины. Это наследие тех времен, когда мужчины охотились на мамонтов. Оставим в стороне вопрос о том, насколько тесно связано умение ориентироваться в тундре со способностью вращать игральную кость на компьютерном экране. Ясно, во всяком случае, что участие культуры и восприятия собственной личности в развитии умения вращать этот злополучный кубик сделалось сегодня очевидным: история тестов на пространственное воображение стала историей победного шествия женского пола. В то время как в 1970-е годы мужчины еще намного лучше, чем женщины, умели срезать путь, результаты новых исследований дают иные, подчас прямо противоположные результаты. Думаю, исключено, чтобы женщины за последние три десятка лет сильно изменились в этом отношении генетически. Более вероятно, что изменились общественные ролевые шаблоны, и женщины и девочки стали увереннее, чем раньше, вращать кубики в пространстве, а уверенность в себе сильно влияет на результаты интеллектуальных тестов.