Любовь

…Наверху лестницы показались босые ноги под подолом застиранного платьица, ноги с опаской нащупывали стертые дубовые ступени… вот и еще ступенькой ниже, еще… Девушка остановилась у подножия лестницы. И поскольку мужчины все равно молчали, очарованные видением, она размотала повязанный вкруг головы платок, медленно освободила белоснежные волосы и потом в каком-то необъяснимом замешательстве, неуверенно тронула расслабленными пальцами бровь.

Они же глядели скорее испуганно, чем радостно, и Золотинка, не находя слов, — язык не поворачивался сказать что-нибудь обыденное, вроде «здравствуйте!» — обратилась дрожащим голоском к лекарю:

— Дядюшка Чепчуг, Зимка жива. Я сама видела ее неделю назад в столице. Она… она здорова, вполне здорова, но, по правде говоря… Вам надо ехать в Толпень.

— Золотинка… — явственно прошептал Поплева. В тишине слышались сумрачные вздохи Ижоги — похоже, что и сама хранительница очага прониклась значением момента. — Золотинка! — с восхищением повторил Поплева, ступая вперед, широкое лицо его в сиянии сплошь белых уже волос озарилось…

и Золотинка, оставив ухищрения, кинулась стремглав за стойку, чтобы с лету броситься Поплеве на грудь, уткнуться в просторную бороду.

— Золотинка! — заорал он, словно окликая судно, чем, однако, нисколько не удивил ни Чепчуга, ни даже Ижогу.

Поразительные чувства старого лекаря выразились в том, что он снял и опять надел очки. Он имел возможность проделать это глубокомысленное действие не один раз, прочищая попутно стекла, пока Поплева и Золотинка сжимали друг друга в объятиях.

— Я подарок тебе привезла! — сыпала она словами, целуя куда пришлось — в щеку, в нос, в усы, потому что Поплева отвечал тем же, и в этой неразберихе невозможно было достичь никакого подобия порядка.

— Бедный, бедный Тучка! — говорил Поплева, отстраняя дочку, чтобы глянуть одним глазком прежде, чем она опять исчезнет в объятиях.

— Тучка, я похоронила его под Каменцем.

— Волосы у тебя белые.

— Поседела.

— А та, что в столице?

— Я открыла имя Сливня, имя змея открыла, это его имя — Сливень. А он ждал, давно ждал, кто к нему придет…

— У той золотые волосы.

— Вот насчет-то волос. Сливень давно пережил себя, он тянулся к смерти. Он наградил меня седыми волосами, освободил от проклятия обращаться в золотого болвана. Умирая, он подарил жизнь…

— Где ты видела Зимку? Точно видела? Как же так? — в очередной раз в крайнем возбуждении надев очки, спросил Чепчуг.

— Мельком видела. У нас не такие отношения, чтобы я могла ей помочь…

— Да, постой, подожди! Ты ведь знаешь, что другая Золотинка приехала сейчас в Колобжег? Она здесь, — сказал вдруг Поплева, отстраняясь, чтобы остановить легкомысленные излияния для строгого и срочного разговора.

— Тебе это не опасно? — быстро проник в мысль друга Чепчуг.

Золотинка незадачливо крякнула, растопырив руки в противоречивом движении и туда, и сюда. Словно почувствовала необходимость охватить все сразу… и сразу убедилась в невозможности замысла — охватить.

— Как вам сказать, — протянула она, цепляя себя за волосы в попытке приподняться, по видимости. Но более рот искривила, чем действительно приподнялась. И опять закряхтела в затруднении. — Как вам сказать… это я приехала, — и она развела руки, открыла ладони, показывая полную свою беззащитность перед нелицеприятной оценкой такого рода самодеятельности.

Но мужчины молчали, то ли не понимая, то ли не желая понимать.

— Ну то есть я и есть… ну как бы… слованская государыня что ли… Ну, то есть… как бы княгиня. А другой нету, — виновато пояснила она и пожала плечами. А когда и это не помогло, начала краснеть, не встречая поддержки и понимания.

— Ну ладно, это в сторону, это все пустяки, потом, — опомнился наконец Поплева.

— Все-то она у вас врет, — вставила свое проницательная Голдоба. — Тьфу! — плюнула она в сердцах и пошла вон из лавки на свою половину, но, едва только переступив порог, развернулась обратно. Так что блистательным этим маневром и возмущение свое удовлетворила и любопытство.

— Но, боже! где же Зимка была все эти годы? Ты видела ее говоришь? Она страдала? Зимка, боже…

— Золотинка… — произнес Поплева еще раз, окончательно, с новым, неспешным проникновением постигая слово. — Золотинка, — повторил он на слезном выдохе, принял ее в объятия и снова отстранился, чтобы заглянуть в блестящие карие глаза.