Любовь

Золотинка притворила и заперла за собой дверь — простым повелением «Сливень запри», а потом, постояв, прошла к давно ушедшей в тень картине «Высший судия». Нижняя строка таблички снова стала короче и Якша сдвинулся влево. Сливень исчез. И нечего было искать его теперь по всей палате… хотя, впрочем, кто знает. Вечное, дарующее жизнь солнце могло выкидывать, наверное, и не такие шутки. Великое солнце не щадило и змея.

Зачарованный жгучей тайной сундука, Рукосил по прежнему не знал этого и по-прежнему на замечал Золотинки — не слышал ее хрустящих по железкам шагов.

— Че-ерт! — вскричал Рукосил в голос, швырнул ключ и, поднявшись с колен, со зверской мукой в лице облапил крышку.

Припадок отчаяния понуждал его хвататься за уже испытанные и не годные, очевидно, средства, чародей вытащил из-за пазухи Сорокон и начал приспосабливать изумруд к замку. Верно, это была не первая попытка взлома, потому что Рукосил и с Сороконом нянькался не долго; безжалостно насилуя изумруд, который не выказывал даже тех слабых признаков оживления, какие можно ожидать от позеленевшего мертвеца, несколько раз ковырнул скважину и швырнул Сорокон, как последнюю сволочь, на пол, выругался, пиная плечом литые стати сундука. Серебряный ящик, подвешенный на локоть выше пола, едва-едва колебался под напором чародея.

— «Откровения»! — рычал Рукосил, не подозревая о соглядатае за спиной. — Черт побери — «Откровения»! Черт побери! Черт побери! Рукой достать! Близко! Вывернуть — он грязно выругался — эту — трах-тарарах! — лоханку кишками наружу! О боже, за что такая мука! «Откровения» здесь! Книга откровений, что утеряна навсегда! И сверх того никогда не существовала! — Рукосил кликушески хохотнул. — Здесь! Все тайны миры! И имя Смока в придачу, на закуску! — Размашистая брань сопровождала эти вскрики.

Распаренное на солнце, в поту лицо его пылало розовым пламенем.

Золотинка нагнулась подобрать Сорокон.

Рукосил оглянулся. Потрясение, которое испытал он в этот миг, можно было бы объяснить лишь каким-нибудь невероятным сногсшибательным явлением — чародей вздрогнул, как если бы внезапно и беспричинно обнаружил за спиной исполинскую жабу с ядовитым жалом.

Но не было никого, кроме увечной Золотинки, и приходилось признать, что прохваченный столбняком чародей ее и увидел. Ничего иного не отразилось в его расширенных страхом зрачках.

Еще мгновение — Рукосил бросился, поймал девушку за руку и весь скорчился, стиснул зубы под действием запретной страсти крутить и мучить девичье запястье, пока не выпустит Сорокон.

И толкнул ее с силой, чтобы упала.

Он сипло дышал сквозь зубы, пытаясь овладеть собой. И овладел.

Тогда Золотинка протянула цепь, заметив со всей возможной, чтобы только не послышалось издевательства, скромностью:

— Возьмите. Это ваше.

Как зачарованный, принял он цепь, потом затряс головой, словно полоумный, и, наконец, вспомнил — хватился за голову. Одна затычка, другая — прочистил уши и кинул затравленный взгляд:

— Что ты сказала?

Золотинка лишь пожала плечами: ничего особенного. Да он, верно, и слышал, несмотря на вату в ушах.

— Как ты вошла? — спросил он тогда, стараясь вспомнить о дружелюбии. — Как ты вошла? — повторил он одними губами, но и на этот раз не дождался ответа.

И так низко он пал, что не посмел переспрашивать. Напротив, в ухватках Рукосила явилась приторная смесь подобострастия и какой-то несносной, слащавой остервенелости. Что-то такое происходило с Рукосилом, что-то такое из него поперло, что неприятно поразило Золотинку, которая ожидала чего-чего — злодейства! — но не вздорно забегавших глаз и жалкого волнения в руках. Это было, наверное, последнее разочарование Золотинки, она почему-то думала, что великий злодей, столь много значивший в ее жизни, величественно и погибнет — многое можно было бы простить за гордое погружение в бездну.

И она еще раз пожала плечами, ничего не говоря, потому что не видела для себя собеседника, потом нагнулась, подобрала щедрую пригоршню ключей и, не имея возможности помогать себе золотой культей, перехватила тот, что приглянулся, зубами. Лишнее она уронила на пол. Настороженный, растерзанный непосильными для души противоречиями, Рукосил кинулся было помочь и остановился. Он взволнованно сипел и дышал в затылок, отслеживая эти многозначительные приготовления.

— Древние писатели, — сказал он вдруг искательным голосом, — полагали, что «Откровения» утрачены навсегда… Что не мешало им упражняться в составлении бесконечных «Дополнений». Полагали, что утрачены…

Золотинка вставила ключ в скважину.

— Для человечества, — пояснил, судорожно сглотнув, Рукосил.

«Сливень, открой!» — шевельнулись губы, ключ… мягко щелкнул, повернувшись в замке.

Золотинка оглянулась. Рукосил был бледен до обморока. Губы расслабились, в лице читалось безвольное, лишенное силы потрясение.