Любовь

Никакой специфической средневековой любви не существует. Это изобретение потомков. История всегда обращена в прошлое с точки зрения настоящего. События прежних времен представляются — при взгляде назад — первыми ступенями к сегодняшнему состоянию. С такой точки зрения средневековое общество было строго сословным, и романтическую любовь в то время можно было лишь робко воспевать как идеал, но переживать ее в ту эпоху в отличие от сегодняшней было невозможно. С 1939 года немецко-еврейский социолог Норберт Элиас пытался вбить этот взгляд в голову многих ученых. В своем двухтомном труде «О ходе цивилизации» он описывает историю западной культуры как непрерывно восходящее развитие. На месте грубости возникли обычаи, на месте безнравственности — добродетель, на месте принуждения — свобода. Из общественной необходимости любви постепенно развился идеал, а позднее также и практика свободной романтической любви.

Этот до сих пор широко распространенный взгляд нельзя назвать ни целиком ошибочным, ни целиком верным. Верен он потому, что свобода и возможность выбора с времен Средневековья стали в западных странах больше, и в этом нет никакого сомнения. Общество стало намного более вольным там, где раньше сословные границы и непреложные правила поведения стесняли поведение человека. Правила «рынка» любви стали в наши дни намного либеральнее. Неверной представляется точка зрения, согласно которой ход развития цивилизации является непрерывным. Элиас, правда, успел написать свою книгу до Второй мировой войны и Холокоста. Невообразимое варварство, ставшее возможным на высокой ступени развития цивилизации, самым драматическим образом опровергло ложь о непрерывном поступательном развитии Запада.

Элиас к тому же имел самые общие представления о средневековой жизни. Жизнь аристократов, составлявших исчезающее меньшинство, была подчинена предписаниям в большей степени, чем жизнь крестьян, о которых едва ли сохранились какие-либо письменные свидетельства. Тот, кто толкует о средневековой любви, имеет в виду, как Элиас, по большей части придворную культуру элитарной клики. Можно также сомневаться в том, что миннезанг действительно был провозвестником романтической любви, ибо целью миннезанга не было ни телесное, ни духовное слияние с боготворимой дамой. Возвеличивание другого человека до идеала по праву считается сегодня романтическим. Однако такое возвеличивание мы находим уже у Сафо, Еврипида и Овидия, т. е. у древних греков и римлян. Возвеличивание не изобретение Средних веков.

Тем не менее история Элиаса о постепенном прорыве романтической любви стала всеобщим достоянием. Итальянский философ из университета Ка’Фоскари в Венеции Умберто Галимберти нисколько не преувеличивает, когда пишет: «В традиционных обществах, которые были благодаря техническому прогрессу оставлены нами далеко позади, оставалось мало места для выбора единственного партнера и для поисков его собственной идентичности. Если отвлечься от известных групп и очень малочисленных элит, которые могли позволить себе роскошь самореализации, то можно утверждать, что любовь редко освящала отношения двух индивидов; эти отношения служили прежде всего для объединения двух семей или кланов, которые путем брака приобретали экономическую независимость и рабочую силу для своих семейных предприятий и обеспечивали за потомками собственность. Если же речь шла о привилегированных слоях, то их возможности и перспективы были еще больше» (87). Суть заключается в том, что и афинская демократия, и поздний Рим относились к «традиционным обществам», но мы должны тем не менее признать, что браков по любви там заключалось больше, чем в буржуазной и мелкобуржуазной Европе XIX века. Вместо непрерывного подъема здесь мы скорее имеем дело с волнообразной линией.

То, что мы сегодня считаем романтической любовью, появлялось отнюдь не постепенно. Это заблуждение надо развеять. Именно потому, что постепенного поступательного развития никогда не существовало, мы имеем все основания спросить, что такое вообще романтическая любовь. Насколько то, что люди прежних эпох понимали под любовью, идентично нашим представлениям о любви? Насколько велик вклад непреходящего, вневременного чувства в это понятие? Насколько велика разница, обусловленная историческими и культурными факторами?

Ущербные «субъекты»

Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы должны сначала уяснить, что означает романтическая любовь в традиции западной культуры. Ибо если эволюционные психологи находят историю сотворения романтической любви в африканской саванне, то у гуманитариев и философов есть свои мифы сотворения романтики.