Любовь

Рекламный образ семьи соответствует жизненным ощущениям и чаемому образу жизни, но он — этот образ — все в большей степени отрывается от реальности. Семья в Германии 2009 года не есть нечто само собой разумеющееся, напротив — это идеал, абстрактное представление, романтическая греза, не в последнюю очередь придуманная рекламой. В реальной жизни идеальная семья — такая же редкость, как идеальный брак. Этот факт не меняется оттого, что многие новоиспеченные семьи наравне с другими предаются коллективным семейным фантазиям, тем самым и дальше питая их. Представление о любовных, гармоничных, теплых отношениях, об уютной и защищающей от бед и невзгод общности всегда присутствует при зарождении семьи и во время беременности. Люди хотят своими руками творить то, чего нет у других.

В повседневной семейной жизни со всеми ее компромиссами и столкновениями интересов этот идеал подвергается суровым испытаниям. Супруги оказываются зажатыми между двумя полюсами. Либо они коррегируют свои идеальные представления о семье, либо продолжают твердо держаться за свои идеалы и все больше и больше отчуждаются от супруга, не желающего играть предписанную ему этим идеалом роль. Молодые семьи, расходящиеся по инициативе жены, часто распадаются не вопреки идее о семейной жизни, а как раз благодаря ей. При этом чем выше и чище идеал семьи, тем горше бывает разочарование. Однако социологи часто недооценивают тот факт, что эта же проблема касается и мужчин, которые, вступая в брак, совершенно по-иному представляли себе партнершу в роли жены и матери. Согласно популярному клише, уходящий из семьи отец — это всегда генетический эгоист, а не разочарованный семейный идеалист.

Не важно, разводятся супруги или нет, важно, что в таких случаях оба крепко держатся за идеал семьи. По этой причине в наши дни распадается много семей именно потому, что никогда в истории идеал семьи не предъявлял супругам столь высоких требований. Недостижимый идеал «семьи» разрушает реальную связь. Собственно, даже супруги, ставящие семью на грань развода изменами, невнимательностью, неумением думать и безответственностью, тоже по большей части несвободны от своих проекций относительно идеальной семьи, которую они хотели бы иметь. И чем реже встречаются хорошие семьи, тем более ценными становятся они в коллективной фантазии народа.

Самым верным признаком этой фантазии является «игра в семью» покупками всяческих семейных аксессуаров. Если раньше на заднем сиденье «жука» умещались трое детей, то теперь продавцы «комби» для среднего класса живут продажами машин, предназначенных для семей с одним ребенком. Тот, кто живет на Пренцлауэр-Берг в Берлине или в кёльнском квартале Агнесфиртель, имеет возможность ходить по старинным, вымощенным булыжником тротуарам, но ребенка он возит в снабженной механической тягой гоночной детской коляске стоимостью 400 евро. Эта изобретательская гонка не в последнюю очередь обусловлена тем, что в наше время малышей в колясках катают не только мамы, но и папы. Собственный дом непременно должен быть обставлен в соответствии с последним писком мещанского вкуса, здесь не до потребностей маленького Макса или маленькой Софии.

Семьи с детьми держатся сегодня скорее не на партнерстве, а на всеобщей идее семьи. Если для прежних поколений семья была неоспоримым долгом, то сегодня это произвольный выбор, спектакль по ностальгической пьесе и ставшая рутиной фантазия. Так называемые «таун-хаусы» (городские дома) являются в действительности рядами типовых построек в пригороде, подстегивающие буржуазную манию величия. Они стали эталоном нормального семейного жилища. Готовые дома для индивидуалистов задают меру и масштаб фантазий о совместном проживании с детьми.

Но все это нельзя назвать реальным возрождением семьи. По статистике, число долгое время живущих совместно пар не увеличивается, а уменьшается. Реальные семьи встречаются все реже, но все крепче внедряется в умы патетическая и романтическая идея семьи, воспетая рекламными плакатами и роликами, фильмами и песнями Рейнгарда Мея. Можно сказать: хорошая семья ныне встречается редко, а в ближайшем будущем, видимо, станет, вообще невозможной, и именно поэтому ее превращают в недостижимый, но манящий идеал.