Любовь

Петрович улыбнулся в усы. Потом ему вспомнилось, как втроем они ходили в Парк культуры, катались на водном трамвайчике по Москве-реке. Сын сидел рядом, у борта, а Александра напротив, и они плыли под мостами. Он увидел Александру на пыльной, белой от солнца дороге: она стояла в красном, в горошек, сарафане, и было это в то лето, когда они ездили в деревню к ее тетке. Петрович вспомнил тот день, вспомнил все, до удушливого запаха сеновала и далеких звезд, смотревших на них через дырявую крышу. А наутро они поднялись рано и пошли за грибами…

Петрович опустился на табурет, налил себе вторую рюмку. Внизу прогромыхал трамвай. Воровато поглядывая на кухонную дверь, старик достал из кармана длинный мундштук и, разломив пополам сигаретку, закурил. Он сидел так долго, а когда встал, пол заходил у него под ногами. Ведя рукой по стене, Петрович прошаркал в комнату и остановился у дивана. Александра спала, и лунный свет освещал ее лицо. Оно казалось Петровичу бледным, окаменелым.

— Саша! — позвал он.

Александра не шелохнулась.

— Саша! — Старик наклонился, прикоснулся к ее плечу.

— А? Что? — Она встрепенулась, села на диване. — Тебе плохо, Петрович?!

— Нет, нет, спи… Это я так. — Он пересек комнату, опустился на кровать, разделся и, откинувшись на подушку и уложив ноги, натянул на себя одеяло.

— Опять ведь курил… — пробормотала Александра, засыпая.

— Спи, Саша, спи… — Петрович закинул руки за голову и принялся смотреть в окно, где над крышей соседнего дома висела полная луна.