Любовь

Где-то в глубине парка гулко прозвучал собачий лай. Перекликаясь с собственным эхом, он продрожал в воздухе и смолк. Спустя пару минут он раздался снова, уже яснее, но всё ещё издали, и звучал настойчиво и скандально. Один за другим лебеди повернули головы в его сторону, а затем медленно направились к деревянному домику. В тихом умиротворении парка лай явно оказался лишним. Озеро опустело: лебеди уплыли. Недовольный их уходом, ветер поднялся с водной глади, взвился порывом вверх и полетел туда, откуда доносился голос незваного гостя. Прежде чем ворваться в одну из аллей, он всполошил и растрепал дремлющие на клумбе петунии – как будто не смог вытерпеть их спокойствия,– и только потом, вобрав в себя ворох кленовых листьев, ринулся вперёд. Аллея встретила его буйство мирной тишиной: никого, только пустая дорога и деревья, которые ничего не знали и ничего не слышали. Напрасно ветер лелеял их прохладой в жарком июле! Безразличные! Вот как они отплатили ему за нежность! Но теперь он не был так прост, теперь показал им, каким может стать, если рассержен: встряхнул каждое смолчавшее дерево, с каждого сорвал последние листья и, обдав обнаженную аллею холодным дыханием, царственно удалился, утягивая за собой огненно-рыжую мантию из кленовых листьев. На перекрёстке ветер остановился. Ни звука, ни шороха. Вдруг снова лай, в стороне, не близко, но для ветра- всего одно дуновение. Он сорвался с места и в конце одной из аллей всё- таки увидел его – бегающего из стороны в сторону большого белого пса. Тот заливисто лаял на кучу листвы, нырял в неё, отскакивал и вновь лаял. Полный решимости выгнать крикуна прочь ветер ринулся вперёд и, настигнув, что есть силы, толкнул его. Дважды перекувырнувшись через себя, ошеломлённый пёс вскочил на лапы и замер, принюхиваясь. Ветер толкнул его снова. На этот раз пёс повалился на бок, но не спешил подниматься. Он продолжал лежать и всё так же с любопытством принюхивался. Взгляд его был направлен не перед собой, а искоса, и кончик его хвоста слегка вздрагивал, будто пёс хотел вильнуть им, но ещё не до конца был уверен в том, что нужно это делать. Ветер удивился. Раньше ему не доводилось гонять собак, и вообще не было причины, чтобы иметь с ними дело. А тут… Да этот косматый крикун, похоже, и вовсе его не боялся, или был попросту глуп. Рассуждать ветер не хотел. Набрав в себя побольше воздуха, он уже собрался вновь дунуть на пса, как вдруг тот вскочил с земли и встал перед ним, будто точно его видел. Оторопевший ветер от неожиданности одним разом выдохнул весь набранный им воздух. Листья вылетели, и пёс, пытаясь схватить их, принялся скакать. Он прыгал то вправо, то влево, подбрасывал их носом, юлил хвостом и визгливо лаял. Потом, в мгновение, когда все листья оказались на земле, он припал на передние лапы и с любопытством уставился на ветер, ожидая продолжения весёлой игры.

А ветер смотрел на него. Ему было досадно: желание прогнать пса пропало.

– Ричард!– прокричал невдалеке мужской голос.

Пёс насторожил уши.

– Ричард! – прозвучало ближе.

Вздрогнув, пёс взволнованно взглянул в сторону и пустился бежать на призывающий голос.

Ветру стало ещё досаднее. Пёс снова лаял, где-то очень близко, очень радостно. А деревья снова молчали, бессердечные. Ветер не тронул их, сбросил с себя лиственную мантию и тихо полетел следом за псом.

Тот оказался на перекрёстке аллей: смирно сидящий перед своим хозяином, пока тот, подбоченившись, отчитывал его за непослушание и побег.

– Что ты о себе думаешь, Ричард?– говорил человек,– Я обошёл весь парк, пока нашёл тебя!

В одной руке мужчина держал свёрнутый в петли поводок, подмышкой другой руки – книгу. Длинное зелёное пальто на нём, несмотря на холод, не было запахнуто, На его голове, заменяя собою головной убор, горела рыжим цветом пышная курчавая шевелюра. Яркие, как и волосы, его усы перетекали в такую же яркую бороду, а та, оплетая подбородок, пряталась в высокой горловине свитера, так словно он был её продолжением, но белым, шерстяным и связанным крупным ромбом. Голос мужчины звучал глубоко и спокойно. В строгом взгляде глаз, обрамлённых круглыми очками, читалось ещё не прошедшее волнение за пса и пока ещё не выраженная, сдерживаемая радость его присутствию, в нотах голоса слышалась нежная привязанность, которую ему никак не удавалось скрыть.

Этот человек понравился ветру, и он остался рядом с ним и Ричардом.

Через аллеи от того места, через озеро Мариса продолжала сидеть на любимой скамье и читала.

«Можно мечтать о том, чтобы взлететь, как птица, но, оставаясь человеком, не имеющим крыльев, не умеющим летать, грустить и досадовать на себя, на судьбу, на эту мечту. А можно сесть в самолёт и лететь, радуясь тому, что ты человек, который способен летать, даже не имея крыльев.

Они знали эту правду и не хватали звёзд с неба. Они были счастливы любоваться ими и знать, что звёзды есть, как есть они сами. А если им говорили, что где-то, с кем-то другим и когда-нибудь может быть лучше, то они ничего не отвечали. Лучшее уже происходило с ними двумя здесь, в это время».