— А вот об этом даже не думай. Я никогда не взваливаю на твои плечи то, что должен нести сам.
Господи, какой же он упрямый!
— Я знаю, какой ты гордый. Но прошу тебя, попроси помощи у моего отца!
— Так вот к чему ты ведешь! — резко бросил он мне,- Хочешь, чтобы я как собачонка побежал к твоему драгоценному папочке!
— Я не понимаю, почему ты так упорствуешь.
— Хватит! Достаточно того, что все в округе считают меня прихлебателем твоего отца! Свои проблемы я решаю сам. Так было всегда,- он серьезно посмотрел на меня, — И женился я на тебе, не потому что ты дочь Казанцева.
«О, я теперь это знаю, любовь моя. Раньше я сомневалась в этом, как и в том, люблю ли я тебя на самом деле. Теперь, как ни горько мне это осознавать, я поняла, что люблю. Я, поняла это в больнице, испытав острый приступ разочарования от того, что лицо, склоненное ко мне не твое».
Ян…Прекрасный мужчина, к которому меня влечет, но не более того. Есть привязанность, а теперь будет общий ребенок. Как бы я хотела повернуть время вспять, чтобы не было того безумства, что я пережила с Яном! Нет, не из-за того, что я не люблю свою девочку, а из-за того, что теперь, с ее появлением все станет еще хуже. И чтобы я сейчас не говорила Антону, он все равно будет думать, что признание в любви — ложь из жалости. Это читалось по его походке, по его взгляду: он принимал мои слова, но не верил.
— Я верю тебе, — тихо прошептала я, и прикрыла глаза, боясь того, что он в них увидит: обожание, сломленную гордость и любовь. Он решит, что это игра, и от этого ему будет больно, а я больше всего на свете хочу, чтобы он поверил в то, что и его можно любить. Все до банальности просто: бандит, который передо мной стоял, человек держащий власть в своих руках, умеющий внушать ужас, на самом деле был одиноким мальчишкой, веривший в то, что его нельзя любить. Чудовище оказалось сущим ребенком, изрыгающее проклятия в адрес тех, кто не удосужился хотя бы попробовать его принять. Больное время, больные дети, и я не лучше его матери, раз рожаю в такое время…
— Ты опять плачешь? — укоризненно покачал он головой и внезапно помрачнел,- Прости, я дурак, я не могу заставить тебя смеяться и быть счастливой, насильно мил не будешь, кажется, так говорят,- он отвернулся от меня и ушел в спальню, я услышала, как скрипнули пружины под его весом. Да, Тошка, ты может быть и не в силах заставить меня быть счастливой, зато я могу сделать счастливым тебя. Я уверенно прошла за ним.
— Уходи, мне нужно подумать.
— Нет.
— Уходи или я за себя не отвечаю! — почти прорычал он, и посмотрел мне в глаза. Мне вдруг стало трудно дышать: огонь в его глазах, огонь муки и желания вперемешку.
— Если бы ты знала, как я тебя ненавижу и люблю в то же время! — воскликнул он, и тут же вскочил и грубо схватил меня за руки,- Ненавижу, потому, что ты была с другим, потому что носишь под сердцем его ребенка, потому что любишь не меня. Иногда мне хочется убить его, тебя…Черт!
— Может мне лучше уехать? — слабым голосом проговорила я.
— Я тебя не отпускал! — я даже вспыхнула от его властного голоса,- Ты обещала мне неделю.
— Боюсь, я не выдержу неделю с твоим настроением,- с горечью заключила я.
Он отпустил меня и отошел в угол комнаты.
— Такого больше не повториться, — услышала я его голос через минуту,- Больше никаких претензий, упреков. Просто дай мне прийти в себя.
И я вышла. Что могла я ему сказать в противовес его слов? Только то, что я его люблю. Но он не поверит, я бы не поверила.
Два дня пролетели незаметно и тихо, он как будто не замечал меня. Я совсем была сбита с толку, он просил у меня неделю и теперь впустую тратит ее. Любая попытка заговорить с ним натыкалась на стену холода в его глазах. Совершено неожиданно я начала понимать, что мерзну от этого. Холод, которым он меня обдавал, леденил мне душу. Я не стала безразличной к нему, наоборот я чувствовала то же, что и он — безысходность. И никто кроме меня не мог это прекратить. Он свято верил в то, что заставил меня уехать с ним, вызвав жалость.
— Мы поменялись ролями, — подала я голос, впервые за этот долгий день. Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом. — Не хочешь поговорить? — и снова молчание. — Ты зачем меня сюда привез? — начала я выходить из себя.
— А что ты ждала, что я накинусь на тебя как зверь?
Зверь! Он говорил мне об этом, когда — то давно. В этот момент он посмотрел на меня таким злым взглядом, что я поневоле вздрогнула. Подчинить, поработить, сделать слабым…Это то, что диктовало ему то чудовище, живущее в нем. Но теперь очень многое, изменилось. Любовь не могла сделать меня слабой, наоборот она давала мне силы, на борьбу за свое счастье. И в подчинении уже не было того жестокого смысла, было нечто другое — подчинение могло даровать свободу, чувственность легкость. И никакого порабощения. Мне нет дела до этого зверя, теперь я его не боялась. Но его боялся он.
— Ты не зверь, Антон.
— Ну, да! И это говоришь мне ты.
— Если он есть, борись с ним!
— А я что делаю все эти годы!