Любовь без обмана

И к чему это приводит? В мире то и дело рушатся состояния, дети страдают от жестокости родителей, болезни поражают хороших мужчин в расцвете сил, унося их из жизни, когда их жены и дочери молятся у их постелей. Мужчины совершают жестокости без причины, лишь для того, чтобы продемонстрировать свою силу. Когда в жизни столько опасностей, зачем же еще наказывать себя? «Готовься к худшему и продолжай радоваться» – это философия Минны, которую она не скрывает. Но мама никогда с ней не соглашалась, и иногда Минна задумывалась, уж не привлекло ли ее к Коллинзу обещание боли. Возможно, его жестокое обращение с ней давало ей извращенное чувство свободы; уверенная в том, что Коллинз ее накажет, мама могла не наказывать себя сама.

Минна невольно почувствовала симпатию к Эшмору. Он запер ее в комнате, но в ее тюрьме по крайней мере были стены и окна, которые можно взломать. Люди вроде мамы – если Эшмор действительно один из них – носят свою тюрьму с собой. Они никогда не сбегут, даже если кто-то всеми силами будет стараться их освободить. Ну, у него нет причины хмуриться по поводу его сегодняшнего успеха.

– Вы помогли нам выбраться из поезда, – сказала она. – Вы помешали ему преследовать нас. А этот прием с газетой! Думаю, вы можете гордиться собой.

Эшмор засмеялся, видимо, ему польстила ее похвала.

– А вы?

– Ну, я собой горжусь, – улыбнулась Минна. – Скажите, разве вы не считаете мой вопрос этой матроне весьма удачным?

– Да, вы вели себя в высшей степени естественно.

– Как и вы.

Фин скривил губы, будто эта фраза показалась горькой на вкус.

– Думаю, мне есть чем гордиться больше.

Минне захотелось сесть рядом с ним на кровать и отвести пряди волос с его лица. Такая перспектива смутно радовала ее; все больше ей нравилась мысль, что этот умный, уверенный в себе человек, который в Гонконге обращался с ней как с мусором, может, понял наконец, что ему есть чему поучиться у нее.

Она снова взяла свое вино.

– Гордость и радость – вещи совершенно разные. – На самом деле, подумала она, как часто радуешься за счет чьей-то гордости. Если, например, она сядет рядом с ним на кровать, погладит его по щеке и предложит свой совет, утратит он свою рассудительность, начнет высмеивать ее? Тогда она почувствует себя глупой, раздраженной и выставленной на посмешище, разозлится на себя за свои искренние слова. Почему, когда она смотри ему в глаза, ей хочется доверять ему, даже после того как он доказал свою непредсказуемость?

Рискованно. Ей он не нужен. Она взяла бокал и выпила вино до дна.

– Кстати, – растягивая слова, проговорил он, как бы обращаясь к самому себе, – меня это развлекло, ничего такого раньше я не делал. Потому что… это было для меня самого, помимо всего прочего. Мои собственные действия, мои собственные решения.

Странная мысль внезапно пришла ей в голову: сейчас он делает что-то намеренно – снимает с себя шелуху, как с луковицы, показывая сердцевину.

– Да, – неуверенно произнесла Минна. – Похоже, так и есть.

Когда она изображала глупое молчание в присутствии Коллинза, зубы у нее болели от злости. Но в Нью-Йорке она красила ресницы и завивала волосы для дюжины инвесторов, карабкающихся по социальной лестнице; все они жаждали потратить деньги на сумасбродную идею светской красавицы, потому что надеялись, что связь с ней пойдет им на пользу. Всякий раз она уходила после встречи в ладу с самой собой.

– Разница действительно большая, больше, чем между днем и ночью.

Фин кивнул:

– Конечно, действия по собственному решению требуют большой веры в себя. Например, я признаю вашу правоту на днях. Я часто гадал, сожалеете ли вы о том, что спасли мне жизнь в Гонконге. – Он поднял глаза, ловя ее взгляд. – И какую цену вы за это заплатили? Об этом я тоже думал.

Минне вдруг стало трудно дышать.

– Если вы действительно хотели это узнать, могли бы сделать это давно.

– Это было выше моих сил, – спокойно ответил Фин. – Не тогда. Не тогда, когда я ничем не мог вам помочь.

Она крепче сжала пустой бокал. Он говорил так, будто исповедовался. Но она не даст ему отпущения грехов. Он ничего не знает о собственных грехах. Фин постарался не узнать о них, и причина, по которой он этого избегал, ее не интересует – у нее на этот счет есть свое мнение.

– А теперь все это в прошлом. – И нет смысла об этом говорить.

– А я думаю, есть.

– Зачем? – Теперь Минна разозлилась. – Так вы сможете успокоить свою совесть, демонстрируя свое участие? Слишком поздно. Так вы можете выразить свою симпатию?

Он пристально смотрел на нее.

– Или свои сожаления.

– Мне не нужны ваши сожаления. Я сделала все, что считала нужным для себя и для моей матери. Остальное вас не касается.

– Значит, все утряслось в конце концов?

Минна отодвинула бокал, он звякнул о комод. Она выдержала взгляд Фина.

– Да, пока он не сбежал. Спросите меня завтра в Провиденсе, и я надеюсь, что мой ответ не изменится.