Любовь без розовых соплей (СИ)

Молчу и я. Молчу и нацеловываю ароматную головенку мирно дрыхнущей на моих руках Дашки-милашки. А пока целую, прячу заодно глупую улыбку, что так и рвется наружу счастливым смехом.

— Наглый щенок! — ревет папа, страшно белея глазами — признак гнева, грозящего обычно всему экипажу страшными карами за окраску палубы во время тумана.

— Польщен, Владимир Иванович. Из ваших уст звучит, как похвала, — невозмутимо отвечает этот… змей хладнокровный.

— Да как ты смеешь?

— Исключительно на правах отца этой очаровательной крохи, что уже недовольно хмурится от слишком громких звуков.

Вот же… манипулятор изворотливый. Ведь ни к одному слову не придраться!

Папуля тут же переходит на свистящее бульканье — внучу тревожить воплями — ни боже мой. Он скорее захлебнется от ярости, чем позволит себе стать причиной ее расстроенного хмыканья.

— Я немедленно их забираю! И чтобы духу твоего не было на пороге моего дома!

— У меня подписан договор аренды данного жилого помещения. А видеться с дочерью я имею право, которое готов доказывать в любом суде. И вы прекрасно осведомлены о том, что такое требование удовлетворят с вероятностью в девяносто девять и девять десятых процентов. Может, пора приступить к конструктивным переговорам о переезде?

— Может, пора спросить нас с Дашей? — влезаю я.

— Молчи! — хором.

Ах вы так?

— В таком случае я немедленно вызываю такси или звоню Стиву, чтобы он забрал меня из этого эпицентра мужского бодания и перетягивания нас в качестве каната. Тш-ш-ш, Апельсинка, все хорошо. Деда и папа просто тренируются петь тебе колыбельную.

— Папа? Папа??? — сипит папуля. — Где шлялся этот папа все последние месяцы, а?

— Строил базу для будущего материально-технического обеспечения двум прекрасным женщинам, — ловко выворачивает Данил, глядя не на папу, что уже чуть ли не машет кулаками у него под носом, а на нас с Дашуткой.

— В космосе? Что даже не звонил, не писал, не приезжал?

— Хуже. В неведении относительно своего счастливого статуса, — Данил смотрит мне в глаза и укоризненно качает головой.

А я? Стыдно ли мне? Ну, совсем капельку. Чуть-чуть. Но вины за собой я не признаю. Просто было не время.

— Я никуда не перееду, Данил, — тихо, но твердо произношу я. Мне больно это говорить, но так надо. Пока.

— Понял? — папуля, не сдержавшись, крутит внушительный кукиш и торжествующе ухмыляется.

— Не потому что не хочу, — довольная улыбка сползает с папиного лица. — А потому что я смотрю на ситуацию с точки зрения мамы Даши. Ей это не пойдет на пользу.

— Не пойдет на пользу общение с родным отцом?

Он опасно прищуривается, и в его глазах сверкают незнакомые мне отблески грядущего урагана. Притормози, мужчина-шторм.

— Куда ты собираешься перевозить свою дочь? В Москву?

— Хрен вам всем, а не Москва! — взрывается папа, но я продолжаю.

— В город, в котором давным-давно закончился свежий воздух? Где ее папа будет пропадать на работе сутками, появляясь домой только ночью, когда она спит?

— Есть выходные… — пытается воззвать Данил, а я лишь печально усмехаюсь.

— Половину которых надо потратить на то, чтобы добраться до приличного пригорода? Или гулять по торговым центрам среди толпы людей? Или предлагаешь нам переместиться сюда, в эту квартиру, чтобы видеться с тобой в лучшем случае раз в месяц, во время твоих редких командировок?

Он молчит, поджимая губы.

— Для Даши сейчас лучше, если мы останемся в деревне у дедушки и бабушки. Где есть свежий воздух, где тихо, где поют птички, где бабушка может помочь, когда я уезжаю на сессию, где у нас всегда есть рядом те, кто в любую секунду возьмет ее на руки, позволив мне спокойно искупаться, пардон, сходить в туалет или просто поспать часик после бессонной ночи. А впереди первый прикорм, для которого мы уже выбрали красивую белую козочку у соседки через забор, зубки, которые будут чесаться ночами напролет, южное лето, когда можно голышом загорать в собственном саду, не боясь химических дождей и отвратительной погоды. И даже море, куда мы всегда можем попросить дедулю привезти нас. Пара часов, и мы тут. В Москве это есть?

— Нет, — вынужден признать он.

— Данил, прости. Я сейчас в первую очередь думаю о том, что хорошо для дочери, а не для кого-то еще. И мои или твои эгоистичные желания и амбиции — ничто перед ее потребностями. Я хочу, чтобы она росла здоровой и счастливой.

— Рядом с дедушкой и бабушкой, — снова встревает папуля. — Которые ее любят. И которых она знает с рождения. И даже до рождения. Да, мой цветочек? Моя ласточка, моя бусинка, — переходит на умилительное воркование грозный дед, заметив, что Дашуня открыла глазенки. — Иди к деду. Доча, а ты пока собирайся. Там мама уже за сердце хватается.

Папа уносит дочку в соседнюю комнату, а мы с Данилом остаемся на кухне.

— Оля…

— Данил…

— Ты первая. Говори.

— Данил, я знаю, что ты знаешь, что я права. И что мои аргументы перевесят любые твои. Не стоит пороть горячку. Пусть все остается как есть. Я понимаю, что ты в шоке…

— Как обтекаемо, — горько усмехается он.