Любовь без розовых соплей

— Да пошел ты! — огрызаюсь я, потирая скулу. Бл*дь, завтра фингалом буду светить.

Вопрос не в том, чтобы вдуть ответку, а в том, что ему получать от меня не за что.

— Тогда с меня пиво, — кивает он на дверь паба, из которого мы только что вышли «на пару, сука, слов».

А через час, после трех или четырех Фуллерсов (марка английского эля — прим. Автора), я ловлю себя на том, что этот чертов муда… хитровыделанный чудак вовсю слушает немного спутанную от легкого, но обильного эля историю, которая просто льется из меня, как из гребаного бочонка с выбитым дном.

— Он просто разбил ей сердце и бросил, понимаешь? Ты это понимаешь? Мою кукляху! А она, дура малолетняя, таблеток наглоталась. А теперь в инвалидной коляске! В коляске, сука! А ему хоть бы хер! Ничего, понимаешь? Ни-че-го!

— А шанс есть? Что восстановится?

— А ты думаешь, с каких херов я столько лет пашу как проклятый? Ради невъе*нного удовольствия? Да чтобы продолжать ее лечение! Чтобы не бросить ее. Опять. Чтобы она еще и в меня — своего старшего брата — веру не потеряла. Как потеряла веру в остальных. И он был вылитый ты на тех фотках, что она сожгла, когда домой из клиники вернулась. Такой же… самоуверенный и амбициозный пижон. А Джин… Джин чем-то похожа на нее.

— Хочешь сказать, ты мою жену всегда воспринимал как свою младшую сестру?

Я в недоумении смотрю на него. Прикалывается?

Ла-а-адно. Лезу в портмоне и достаю фотку.

— Хм, действительно, очень похожи, — качает головой Данил, рассматривая мою Барбару. — Бывает же.

— Ну! Я ж и грю. Меня аж оторопь взяла. Дважды. Сперва, когда тебя впервые увидел. Я ж тогда поэтому и взял тебя на работу. Думал, хоть на этом отыграюсь. А ты, сучонок, крепким орешком оказался. А потом еще и рыжая приперлась. Я аж попутал, клянусь. Думаю, ну, сука, карма. Видать, я эту должен успеть защитить. Чтобы и с ней не случилось… того, что с моей Барби произошло. Так все и вышло. А Шон…

Шон — вообще отдельная песня. И как же нам всем — и мне в том числе — повезло, что он быстро слинял от нас.

И вот как, на х*й, понять, как эту карму отрабатывать, а?

— Я не хочу ничего про него слышать. Мне главное знать, что ты сделал то, что обещал, и передал всю информацию по нему нужным людям с вашей стороны.

— А ты и не услышишь. Никто не услышит. Много-много лет.

— Аминь, — поднимает бокал Дэн.

И я солидарен с ним. Пусть тот придурок остается там, куда его упекли. Прочно и надолго. И о своем реальном участии в окончании этой истории я тоже умолчу. Не нужны русским наши внутренние разборки. Целее будут.

* * *

Егор

— Взрослые такие странные, да, Егор Данилович? — рыжеволосая кудрявая малышка старательно набирает в детскую ложечку кашицу и сует ее мне прямо в рот. И ни фига ведь не отвернешься, в этом плотном приспособлении, которые взрослые называют детским стульчиком.

— Ага. — Деваться некуда. Приходится открывать рот.

— Вот и я говорю. Почему-то думают, что мы ничего не понимаем в этой жизни. А мы ее лучше их понимаем, да? — она улыбается и подмигивает мне.

— Да-да. — Ответная улыбка невольно расцветает на моем лице.

— Вот солнышко есть, и это хорошо. И дождик тоже хорошо. А вкусная кашка — совсем отлично. Да?

— Неть! — Может, хватит? Уже три ложки проглочено.

— Ты тут не прав, братик. Я бы такую кашку сама ела бы. А ты вредничаешь. А мама — это хорошо?

— Ама! — Какой странный вопрос! Мама — это самое хорошее, что есть в этой жизни.

— Вот и молодец. И папа — это тоже хорошо, да?

— Апа! — А с таким папой ничего не страшно. И очень-очень весело всегда.

— Они у нас добрые очень. Даже ругаются по-доброму, не так, как родители других детей из садика. Слышала вон давеча, папа поздно пришел, а ему мама такая: «Господин мой Гро-о-о-мов, и где это вы так устали, друг мой разлюбезный, что аж лыка, бедный, не вяжете?» А он ей в ответ так неразборчиво, но я все равно поняла: «Люлечка, только не на диван. Что угодно завтра со мной делай, но спать я буду только рядом. Мне больше нигде не спится, только с моей тепленькой лусаркой. А на диване мне без тебя холодно». Тоже мне придумал, лусарка. А мама не лусарка никакая, а спать с ней и нам нравится, она такие песенки поет здоровские, правда?

— Аха. — Только не лусарка, а русалка. Такая красивая морская принцесса с огненно-рыжими волосами и чарующим голосом, под который так здорово засыпать и просыпаться.

— Вот и молодец, ты глотай давай, не выплевывай, а то мне убирать за тобой потом, а я еще порисовать хочу.

— Аму?

— И маму, и папу, и нас с тобой. И домик, где живут дедушка и бабушка. И другие дедушка и бабушка в гости приезжают — всех нарисую. И даже дедушку Витю, который бывает редко, но я его тоже люблю, он такие истории рассказывает интересные, про папу особенно, когда тот маленький был, как мы с тобой. Хорошие истории. Добрые. И это тоже хорошо. Ой! Мама проснулась, а мы с тобой молодцы, уже и кашу поели.

— Доча, ты что тут делаешь? — самая красивая в мире женщина заходит в кухню и с недоумением оглядывает царящий тут разгром.

— Мам, а я братика накормила, смотри, он все съел!