В одноместном палате после пяти часов мучений меня ждали чистая постель и долгожданная тишина. Все, чего мне хотелось, это уснуть, повернувшись лицом к стене. Дойти до палаты своими ногами я не могла, поэтому меня привезли сюда на каталке, сняли с нее, положили на койку. Лежа на спине, я слышала голос врача и чувствовала суету медсестры, как она измеряет мне давление, проверяет пульс на бессильно откинутой руке, обтирает влажными салфетками мое вспотевшее, и, казалось, опухшее от натужных гримас и криков лицо. Но сил открыть глаза, спросить, все ли хорошо прошло, не было. «Все, Алена Романовна, никаких больше беременностей, ты же собиралась рожать лет через десять, не зря!» — мысленно обращалась я к самой себе.
Проснулась я от чьего-то присутствия. Кто-то сидел на краю койки, глядя на меня внимательно. Медленно приоткрыв глаза, я увидела похудевшего, бледного, коротко стриженного Кирилла. Он неотрывно смотрел на меня, ждал моей реакции. Летний пиджак из светлой ткани мешковато висел на его плечах, рукава были помяты в сгибах. Под пиджаком футболка с круглым вырезом под самую шею. Кирилл, если не постарел, то точно изменился внешне, — резкие морщины вокруг запавших глаз, сухие губы, острые скулы.
Нисколько не разочарованная, я тоже смотрела на него во все глаза, радуясь, что он сумел выбраться из больницы, пусть и не совсем долеченный, наверное, слабый и помятый.
— Привет, королева! — прошептал он, наклонившись, чтобы поцеловать меня в лоб. Если я «королева», значит, выгляжу не очень. Примерно, как по утрам, сидя на унитазе. — Пахнешь замечательно, чем-то теплым и влажным, мамой! — продолжил мужчина, отлепив свои губы от моего лба.
— Предпочитаю пахнуть для тебя по-другому, — прохрипела я и кашлянула, прочищая горло. Первым моим желанием было пригладить волосы, одернуть свернувшуюся до живота сорочку. Быть красивой и ухоженной для него. — Скажи честно, я заметно растолстела? Пыталась сохранить форму, но в третьем триместре меня разнесло до безобразия…
— А я страшно похудел, так что от нас ничего не убыло, — устало улыбнулся Кирилл, обхватив ладонями мое лицо, он робко поцеловал меня в губы, боялся, что мне будет неприятно. Я ответила открытым ртом, показывая, что по-прежнему люблю и хочу его целовать. — Нет, ты не толстая. Не говори ерунды. Здоровая, до безобразия красивая женщина, спасибо за сына! Цветы пронести не дали, сказали, что их аромат может вызвать аллергию, корзина с едой в холодильнике…
От гордости и удовольствия я живо приподнялась на локтях, не скрывая торжествующей улыбки, — переплюнуть неподражаемую тетушку Жанну и морально завалить Катю, это дорогого стоит::
— Ты видел его? — спросила, довольно щурясь. По счастливо горящим глазам Кирилла я поняла, что ребенка ему уже показали, и он находится по каким-то особым впечатлением от знакомства с ним. — Видел! Я не успела его разглядеть. Он так кричал! Расскажи, понравился он тебе!
— Родных детей в таких категориях не оценивают, это просто часть тебя, меня, скоро сама все поймешь! — говоря, Кирилл убирал прилипшие к моему лицу волосы, запуская в них худые холодные пальцы и откидывая назад. — Мальчишка вылитый ты! Чернявенький, подвижный. Сердце у меня, конечно, замерло, когда на руки его разрешили взять! Светозаровы продолжаются! Тебе его принесут после обеда. Поешь спокойно, а то потом некогда будет…
Мы пообедали в благоговейном молчании, поглядывая друг на друга с интересом, изучали, вспоминали как это снова быть вместе после тяжелой разлуки. Служащая столовой, принесшая нам две порции овсянки с маслом и по стакану какао, посмотрела на нас, и, видимо, решив, что мы вполне себя милые люди, пожелала приятного аппетита. Аппетит Кирилла оставлял желать лучшего, он и до болезни ел не много, а теперь вовсе жевал вяло, ковырялся ложкой в тарелке, делая вил, что каша горячая.
— Съешь пару ложек, пожалуйста, — попросила я тихо, резко прерывая свою трапезу. Неудобно было привычно набивать рот при человеке, у которого пища вызывала отторжение. — Что говорят врачи? Почему все так быстро получилось?
— Онкология начинается без боли и симптомов. Так было с моим дедом. Не думал, что повторю его путь. Два месяца ремиссии слишком мало для хороших прогнозов, но врачи настроены позитивно…
В палату заглянула обеспокоенная чем-то медсестра, с красным лицом, запыхавшаяся, и, убедившись, что я на месте, быстро скрылась, точнее, убежала. Ее сменил Иван, он посмотрел на меня с тревогой и сказал:
— Кирилл Андреевич, можно вас на минуту…
По коридору тем временем прокатилась паника, по напряжению голосов, ритму шагов похожая на начало пожара. Персонал роддома бегал из одного конца коридора в другой, задаваясь странными вопросами, которые произносились шепотом: «где ребенок? Кто был в детской?». Выйдя за дверь, Кирилл вдруг заразился этой непонятной мне пока паникой, и разразился громкой руганью на врачей и приказами Ивану: