Любовь без слов (сборник)

Столетия не меняют женской натуры. Ляля Ганина – точь-в-точь мопассановская любительница пошлых сладостей. За весь вечер она ни разу не назвала мужа Лёней. Лёка и Лёсик – самое приличное. А когда я услышала: «Трютюхуська», то едва не уронила фужер.

Ляля мила и симпатична. Блондинка с круглыми глазками, похожая на собачку породы вест хайленд вайт терьер. Это такие озорные курносые милашки с ореолом белоснежной шерсти вокруг мордочки. Правда, маленький вест хайленд думает, что он грозный большой охотничий пес, а засахаренная до паточного истечения Ляля, судя по всему, способностью агрессивно, как и критично, мыслить не обладала. Я убеждена, что женщины Лялиного типа, нежные и трепетные, прекрасно защищены. В отличие от таких суровых и тонкокожих, как я или Маруся. Если в нас стреляют, то пуля легко доходит до сердца, а у Ляли пуля застрянет в коконе из сладкой ваты. Хотя внешнее впечатление противоположное: мы – оловянные солдатики, а Ляля – ранимая бабочка. Нас можно шпынять, а Лялечку надо беречь.

Я не собиралась обсуждать с Лёней его жену, но в гостинице, уже под утро, все-таки не выдержала:

– Как тебя угораздило жениться на этой карамельной болонке?

Лёня пожал плечами:

– Она работала у нас лаборанткой и отлично, очень чисто ставила опыты. Это редкое умение. Кроме того, объяснять женщине, почему ты выбрал в свое время другую женщину, непродуктивно и бесполезно.

– Почему у вас нет детей? – не унималась я.

– У меня? От Ляли? – совершенно искренне удивился Лёня. – Дети у меня будут от тебя.

Лёня болтун и краснобай, уютно женатый мужчина, для которого работа стоит на первом месте, поэтому его слова: «дети от тебя» – не более чем ни-к-чему-не-обязывающий комплимент.

Однако через месяц после возвращения домой я обнаружила, что беременна. Сообщить Лёне? Уподобиться женщине, которая ловит мужчину на веками проверенный крючок? Но Лёня не рыба, а кит, который крючков не захватывает. Скорее всего, Лёня удивится и не скроет разочарования: оказывается я все-таки дура, если звоню по такому поводу. И скажет что-нибудь вроде: «Это ведь не я беременный. Ты что, маленькая? Не знаешь, как в таких случаях поступать?»

Я решила оставить ребенка, как бы нелепо это ни звучало – назло. Всем назло: Лёне, Руслану, маме с папой, самой себе и собственной забубенной судьбе.

Лёня хранил молчание три месяца. Потом позвонил и сходу спросил:

– Слушай, а ты не беременна?

– Да.

– А чего молчишь?

– А ты чего? Как ты догадался?

В этот момент я ехала в маршрутном такси, и прочие пассажиры с интересом наблюдали за девушкой, по щекам которой градом льются слезы, но она изо всех сил старается говорить нейтральным голосом.

– Догадаться было не сложно, все-таки мы упорно трудились на данной ниве. Значит так, – засопел Лёня.

Я отлично представила, как он сейчас чешет затылок, складывает губы дудочкой и как будто пытается втянуть их ноздрями.

– Увольняйся, собирай манатки, – диктовал Лёня, – я развожусь, размениваюсь и тэ дэ. Как не вовремя ты залетела! У нас сейчас потрясающий эксперимент…

– Разберись сначала с экспериментом, который со мной проделал. И у меня еще есть дочь Лиза.

– Лизой меня не испугаешь. Постараюсь уложиться в два месяца. Пока!

В результате размена квартиры Лёня получил комнату в коммунальной квартире в доме на задворках Тверской улицы. Большая двадцатиметровая комната в центре столицы. Кроме нас в квартире жили еще двое пожилых одиноких пенсионеров. Виктория Гавриловна (она серьезно считала, что дочь мы назвали в ее честь) и Павел Иванович.

Из большого набора симптомов старческих деменций Виктории Гавриловне достался комплекс обнищания. Ей казалось, что ее обворовывают: племянницы, сотрудники соцпомощи, участковый врач – всякий, кто переступает порог ее комнаты, обязательно найдет спрятанные глубоко под кроватью в битых молью валенках купюры.

Кстати, когда умерла жена Сальвадора Дали Гала, у нее под кроватью обнаружили чемоданы, забитые бумажными деньгами. Лихолетье в молодости отдается маразмом в старости.

Из-за чудачеств Виктории Гавриловны я неустанно твердила своим домочадцам:

– Не входить в ее комнату, не поддаваться на ее приглашения!

Павел Иванович был хроническим, глубоким, тихим алкоголиком. Выпивал, съедал то, что подсовывали мы или Виктория Гавриловна, и спал. Просыпался, выпивал – и так по кругу. Когда у него кончались деньги на выпивку, он страдал отчаянно. Однажды украл Викину коляску и пропил. Боялся показаться нам на глаза, ночевал в подвале. С тех пор мы держали запас «лекарства», чтобы «подлечить» Павла Ивановича до получения пенсии. В его комнате я периодически мыла полы и вытирала пыль. Там ничего не менялось, не сдвигалось, не трогалось, как в музее, если подходит это определение к нищей обители.

Бытовое неудобство, доставляемое Павлом Ивановичем, заключалось в том, что, справляя малую нужду, он мазал, орошая унитаз, и в туалете плохо пахло.