Любовь без слов (сборник)

– Не выдумывай! Папа, да… скучает. Пусть не ты, хотя бы внуки… Тамара Геннадьевна почему-то ревностно относится, когда Гоша и Варя находятся у нас.

– Моя теща специфическая, ты понимаешь?

– Понимаю.

Короткий всплеск активности угасал, на Егора опять наваливалась дрема. Свинцовой тяжестью набрякшие веки, опустились. Егор почувствовал, что мама поцеловала его в щеку, но не услышал, как она вышла.

Тело было невесомым, слабым, безвольным. Поднять руку или дернуть ногой, не говоря уже об усилиях вроде приседания или поднятия предметов средней тяжести – немыслимо. В этом полнейшем бессилии была своя прелесть. Не могу – хоть режьте. Я свободен, потому что не могу. Живой труп. Как им, живым трупам, оказывается, сладко живется! Я уже сплю или еще бодрствую? Что-то мешает, режет, пилит… Жена Надя! Как она могла моих родителей подтолкнуть к обмену жилья? Затолкнуть маму с папой в конуру! Ведь старикам срываться с насиженного места противопоказано – стресс, который подтолкнет их к могиле. Она бы еще их в дом престарелых отправила! Или тещины происки? Я сплю и во сне все, как в жизни, – теща и жена, шерочка с машерочкой… Женщины, они такие – двигатели прогресса… Без них мы сидели бы в пещере, отдыхали после охоты на мамонта. Притащили тушу, смахнули пот с лица – разделывайте, дамы, а у нас законный отдых… Если бы возникало непереносимое желание к творчеству, рисовали бы на стенах пещеры или сочиняли балладу… Женщины женщинам рознь… Есть какие-то особые. Супруги и тещи. Этим подавай прогресс – грабли, тяпку, трактор, стиральную машину, памперсы… А есть просто женщины, без претензий и прогресса. Эти женщины… Как они называются? Не жены. Любовницы! Вот! Ей от тебя ничего не нужно, кроме того, что ты сам с удовольствием готов обеспечить. На первом этапе точно. Любовница! Что за прелесть этот сон, он мне гораздо больше нравится. У Витальки Филимонова есть пассия. Все знают: вызов на Комсомольскую семнадцать – это он к пассии. Все знают и молчат, принимают как должное. Виталька – многостаночник, умеет устроиться. Завидно. А у меня бы? Приезжаю в чистую квартирку, любовница в пеньюарчике, улыбка многообещающая, стол накрыт – с шампанским, со свечами… И никаких тебе героических тещ и сопливых детей…

– Пап, папа, проснись! – тормошил его за руку сын Гошка.

– Чего тебе? – не открывая глаз, спросил Егор.

Оказывается, он не спал по-настоящему, а грезил.

– Папа, я давно мечтаю о собаке. Можно?

– Можно. Мечтать не вредно, – ответил Егор, чтобы отвязаться.

– Ура! – воскликнул Гошка и запрыгал на месте.

– Стой! – открыл глаза отец. – Какая еще собака?

– Настоящая немецкая овчарка.

– Собаки нам не хватало. Мама что говорит?

– Мама говорит, что от нее грязь и бабушка.

– Не понял: грязь и бабушка?

– Бабушка тоже грязи боится. Я сам буду убирать, честно!

– Так я тебе и поверил. А Варя как относится к твоей идее?

– Она меня называет этим… с отклонениями в голове, который Малыш, и Карлсон еще к нему прилетал… Малыш, – вспомнил Гошка, – он тоже щенка хотел. И Варька согласна меня поддержать на маленькую собачку, вроде болонки.

Егор невольно улыбнулся: его дочь-подросток обладает острым умом и ядовитым язычком. Что способно компенсировать другие недостатки.

– Папа, нам не нужна маленькая, – продолжал тараторить Гошка. – Ты ведь тоже хочешь овчарку?

– Я хочу спать! Почему ты не в школе?

– Сегодня воскресенье.

– Тогда иди гулять.

– А собака? – захлюпал носом сын.

– Я подумаю. Когда посплю.

– Когда ты поспишь и подумаешь, мама с бабушкой тебя по-своему обработают. Ты им всегда уступаешь!

– Разве?

– Всегда!

Устами младенца. Конечно, женщинам проще уступить, бросить кость… Нет, неточно… Отдать вожделенную кость – берите, я обойдусь, потерплю… Только не тявкайте…