Любовь бродяги

— Садись в кресло, — пригласила она его, мягко тронув за плечо. И когда он сел, словно заботливая мама, внимательно осмотрев кресло, застегнула ремень безопасности.

«Превыше всего им, верно, нравятся ремешки», — подумал Рэмзи, глядя на нее, но усилившийся рев двигателей привлек его внимание к иллюминатору.

Мир за окном, воя и подпрыгивая, все быстрее убегал назад, скрываясь за огромным металлическим крылом гигантской серебряной птицы, в брюхе которой сидел О'Киф. Казалось, еще немного, и земля, не выдержав напряжения этого стремительного панического бегства, дрогнет и разлетится вдребезги на множество маленьких корявых осколков. И тогда и он, и сидящие рядом с ним люди провалятся в кипящую под ней огненную преисподнюю. Рэмзи стало не по себе.

— Что это за странная железная утка? — спросил он, чтобы немного отвлечься.

— Это реактивный самолет, — ответила Пенни. — Мы зовем его «Лир».

Рэмзи кивнул с самым невозмутимым видом. Хотя, честно говоря, мало что понял из этих загадочных пояснений.

— Он так же ездит по земле, как твоя скороходная мыльница? — задал он следующий вопрос. Пенни с недоумением посмотрела на него.

— Нет, — сказала она, пожав плечами. — Он летает.

— Что? — О'Киф едва не поперхнулся от удивления, у него перехватило дыхание и защекотало в носу. — Уж не врешь ли ты? Летают птицы, шары летают, но железу летать нельзя.

Он взглянул в иллюминатор. Бежавшая под колесами земля дрогнула и стала медленно проваливаться в какую-то неведомую пустоту.

— Боже праведный! — пробормотал оторопевший О'Киф, с силой вцепившись в металлическую оправу иллю» минатора. — Мы покидаем землю!

Он прижался лицом к толстому стеклу и с ужасом следил за тем, как падают вниз, уменьшаясь, тонкие взлохмаченные пальмы, голубые озера, окаймленные светлой лазурью золотые широкие пляжи. Горизонт раздвинулся и стал нестерпимо ярким. И, словно вырезанные тонким резцом на старинной бытовой гравюре, поплыли внизу маленькие домики, темные купы деревьев, светлые, четко очерченные поля. Рэмзи не мог оторвать взгляда от плывущего под ним фантастического пейзажа. Он чувствовал прикосновения к своему плечу, слышал голоса, окликавшие его по имени, но раскинувшаяся перед ним картина будто поглотила всю его волю, приковала его к своему жуткому и прекрасному простору.

«Я лечу! Боже всемилостивый! Сколь предивно дело твое! Я не мог и представить подобного доселе».

— Рэмзи! — звала его Пенни. — Рэмзи, отзовись.

— Что? — откликнулся он, все еще не отрывая глаз от иллюминатора.

— С тобой все в порядке?

— Ах госпожа! — вздрогнул он, стараясь унять сердцебиение; это ему удалось, и он с улыбкой откинулся на спинку кресла. — Очень приятно, что ты заботишься обо мне. Можно надеяться, что имеешь ко мне симпатию.

— Мне трудно поверить, что ты ни разу не летал. Неужели это правда?

— Да. Я не имел такой возможности.

— Через два часа мы будем во Флориде.

Рэмзи посмотрел на нее с удивлением, но не стал возражать. Этот мир превосходил все, что он мог себе представить. И смешно было бы спорить о неведомом. Наоборот, ему нужно как можно внимательнее присматриваться и прислушиваться к тому, что происходит вокруг. Может быть, так он узнает все необходимое ему для жизни в новом времени.

Он согласно кивнул и вдруг потерял сознание. Испуганная Пенни потрогала ему лоб. Жара не было. Она пощупала пульс. Сердце стучало так, словно хотело выскочить из груди. И Пенелопа в нерешительности замерла перед ним, не зная, что предпринять. Она ослабила напряжение ремней безопасности и решила, что будет неплохо, если она принесет ему воды. И вдруг вспомнила о том, сколько времени он ничего не ел. «Боже мой, — подумала она, — я ведь даже не знаю, когда он в последний раз принимал пищу!»

Торопливо пошарив в небольшом, прикрепленном к стене шкафчике, она нашла голубой пластиковый стакан для коктейлей и, подставив его под серебристый носик стоявшего рядом автомата, нажала на синюю кнопку, получив порцию газированной воды со льдом. Вернувшись на свое место, она поставила стакан на маленький столик и еще раз пощупала пульс Рэмзи. Благодарение Богу, он стал спокойнее. Она уже хотела отпустить его руку, но тут какая-то грубая, словно наждачная бумага, поверхность задела ее ладонь и поцарапала ей кожу. Нахмурившись, она повернула его руку ладонью вверх и удивленно осмотрела твердые толстые мозоли, почти полностью покрывавшие ее. «О Боже! — подумала она. — Что же нужно делать, чтобы нажить такие мозоли? Похоже, ему нелегко давалась жизнь». И, пристально глядя в его лицо, она опустилась в кресло напротив.