Любовь для начинающих пользователей

Всё это она провернула сама и когда пришла, гордая, домой и показала паспорт матушке, той стало плохо.

Через неделю Симба ушла.

Мне тогда было лет восемь или чуть больше, но я хорошо помню, какая Симба красивая.

Может быть, надо сказать — была.

Была красивая, хотя если была, то и есть.

И ещё я знаю, что Симба вполне обеспечивает себя сама.

Она делает сайты для всяких там фирм и контор, сидит в своей полуторакомнатной квартире и сутками не вылазит из-за компьютера.

Но матушка считает, что она не из-за этого сдвинулась, а из-за того, что у неё были все предпосылки.

Матушка так и говорит: предпосылки.

Мне трудно сказать, что она под этим подразумевает, может быть то, что Симба росла без родителей, со старшей сестрой.

То бишь с моей матушкой.

Я сижу на подоконнике и смотрю в окно, на гору.

Когда матушка родила меня, Симба должна была возиться со мной маленьким.

Помогать матушке.

Полный бред.

Она убирала за мной какашки и недовольно морщилась, когда я орал.

И никто тогда не знал, что придёт время, и она покрасит волосы в красный цвет.

Мне страшно хочется посмотреть, как это выглядит.

Хотя я был бы не прочь остаться один, но одного они меня всё равно не оставят.

Они всё ещё ругаются насчёт того, что же им делать, ведь Симба — сумасшедшая, матушка в этом убеждена и сейчас убеждает в этом папеньку.

Окончательно мать уверовала в сумасшествие своей сестры, когда Симба влюбилась в того хряка, с которым я один раз видел её на улице, в центре, прошлой осенью.

Если мне не изменяет память, в конце сентября.

Погода была прекрасная, дождями ещё и не пахло.

Есть такое дурацкое выражение: «бабье лето».

Гора стояла покрытая золотом с проблесками чего-то яркого, почти алого.

Гора у нас видна отовсюду, так уж расположен город — у самого её подножия.

Она нависает над ним, иногда кажется, что она руководит всеми нами.

Когда над её верхушкой висят чёрные, клочковато-угрюмые тучи, мы все ходим пришибленные, ведь это значит, что гора впала в мрачное настроение и скоро пошлёт дождь.

Ливень, грозу, а если это поздняя осень или зима, то — снег.

Но когда над горой солнце, всё совершенно иначе и мы довольны.

Самое смешное, что я никогда не поднимался на гору, как, впрочем, и остальные горожане.

Если мы ездим отдыхать, то в противоположную сторону.

На горе реликтовый лес, и отдыхать в нём отчего-то запрещено.

Но смотреть на него разрешается, и в тот сентябрьский день были видны даже отдельные кроны деревьев — настолько чист был воздух.

Я вышел из «Макдональдса», где сжевал гамбургер.

Гамбургер как гамбургер, хотя кетчупа можно было положить побольше.

И ещё я пил колу, а потому стоял довольный и оглядывал улицу.

А по улице шла Симба, рядом с ней тащился какой-то дядька.

Хотя на самом деле он не тащился, а шёл довольно уверенно, но мне показалось, что тащился.

А Симба подпрыгивала и скакала вокруг него козочкой.

И выглядела очень даже счастливой.

И волосы у неё были покрашены в жгуче-чёрный цвет.

Такие волосы бывают у японок: глянцево-чёрные.

Блестящие.

Как панцирь большого жука.

Я подумал, подойти к ней или нет, и решил, что не надо.

Ведь при виде меня она сразу вспомнит, как убирала моё детское говно.

И это воспоминание ей явно будет не в радость.

Вернувшись домой, я сообщил матушке, что видел Симбу, и мать сказала, что у той стало совсем плохо с головой и она завела роман а) с женатым мужчиной, б) намного старше её и в) ничего хорошего из этого не выйдет, потому что мать твёрдо знает — он никогда не женится на Симбе.

— А ей это надо? — спросил папенька.

— Не знаю, — сказала матушка и добавила: — Но вообще-то это всем бывает надо!

А через два месяца Симба порезала себе вены, хотя не сильно.

У неё не хватило порезать их как следует.

И матушка пошла к ней в больницу, а вернувшись, сказала, что Симбе совсем плохо и она вообще не разговаривает.

Ни с кем.

— А чего ты хотела? — спросил папенька. — Чтобы она, лёжа на больничной койке, рассказывала тебе, как ей было хорошо, когда она пускала себе кровь?

— Ты дурак, — ответила матушка. — Она ведь мне сестра…

— Сумасшедшая сестра, — сказал отец, — всё-таки лучше, чем никого дома, так, по крайней мере, он будет под присмотром…

— Клиническим… — вставила мать.

— Всё равно каким! — воскликнул отец. — Мы сможем ей позвонить…

— Мы не сможем ей позвонить, — возразила мать, — у неё нет телефона. У неё нет ни телефона, ни пейджера, ни мобильника, у неё есть только интернет, так что придётся писать письма, а ты терпеть этого не можешь…

— Тогда вот сядь и напиши ей, — сказал отец, — прямо сейчас…

— О чём? — спросила мать.

— Боже! — взмолился отец. — О том, что нам надо уехать на две недели. И что Михаил не может ехать с нами. И что мы просим её, чтобы он это время у неё пожил, поняла?

— Моя сестра — сумасшедшая, — очень медленно, по слогам, произнесла мать, — и оставлять с ней своего сына…

— Ты хочешь, чтобы он остался один?

Я слез с подоконника и направился к компьютеру.

Препираться таким образом они могут очень долго.

Это такая игра у них, в слова.

Слово за слово, подача, ещё одно слово, ещё подача.

Я включил компьютер и запустил почтовую программу.

— Что писать? — спросил я.