Любовь до гроба

– Скажите, что случилось?

Констебль заколебался. Разумеется, выбалтывать служебные тайны строго воспрещалось, но слишком велико было искушение предстать перед хорошенькой дамой в качестве осведомленной персоны.

Он приосанился и признался, невольно заговорщицки понижая голос:

– Убийство.

– Убийство?! – вскричала молодая женщина, в волнении сжав жалобно хрустнувший зонтик. – Но этого не может быть! Кто… погиб?

Голос Софии дрогнул, и она требовательно взглянула на полицейского.

– И еще пожар! – присовокупил полицейский весомо, наслаждаясь своей ролью.

– Расскажите подробнее, – попросила госпожа Чернова требовательно, но констебль, очевидно, вспомнил об угрозе нагоняя от инспектора.

– Не велено, – с явным сожалением признался он, поспешно распахнув дверь.

Госпоже Черновой ничего не оставалось, кроме как поблагодарить его за любезность и прошествовать в дом.

Здесь царила лаконичная простота и геометрическая ясность форм. В ярком дневном свете комната казалась холодной и неуютной. Белоснежные беленые стены, льдистое сверкание люстры, темная мебель – будто подтаявший по весне сугроб, сквозь который проступила земля.

София в некоторой растерянности остановилась на пороге.

В комнате было непривычно тесно и шумно. Вероятно, присутствующие пребывали в растерянности, пряча замешательство за суетой, будто животные в зверинце, внезапно выпущенные из клеток. Мрачный инспектор Жаров вполголоса беседовал с констеблем Фергюссоном, госпожа Дарлассон рыдала в углу, а вокруг нее суетился доктор Верин, в своем неизменном парике напоминающий спаниеля. Взбудораженная барышня Юлия Гарышева, вторая дама-библиотекарь, незаметно подслушивала разговор полицейских и кусала губы, явно с трудом удерживаясь от расспросов и комментариев.

София вдруг обратила внимание на царящий вокруг беспорядок: букет увядших тюльпанов в вазе, разбросанные подушки, неубранная посуда на чайном столике… Пожалуй, именно это убедило ее в серьезности происходящего – в иных обстоятельствах взыскательная хозяйка библиотеки ни на минуту не потерпела бы подобный кавардак.

Молодая женщина вежливо поздоровалась, стараясь не выказывать тревоги, и к ней немедля бросилась Юлия.

– Ах, София, вы даже не представляете, как я рада вас видеть! Тут такое стряслось, такое! – всполошенно тараторила она, вцепившись в руку подруги.

Госпоже Черновой подумалось, что барышня Гарышева походила на породистого кролика – тот столь же восторженно попискивал, вцепившись в вожделенный кусочек сладкой моркови. Сходство усиливали всегда растрепанные рыжеватые косы девушки, напоминающие длинные уши, а также чуть выдающиеся вперед зубы и круглые глаза.

Софии тут же стало совестно за некрасивое сравнение, и она осторожно обняла Юлию за плечи, слегка встряхнула и велела:

– Будьте добры, возьмите себя в руки.

София огляделась, решаясь, к кому обратиться за объяснениями, поскольку барышня Гарышева не могла толком ничего сказать.

Она сочла, что госпожа Дарлассон не в состоянии отвечать на вопросы. Впервые женщина увидела обычно невозмутимую хозяйку библиотеки в таком волнении. Волосы гномки всегда были уложены настолько тщательно, что кожа на висках натягивалась, теперь же ее шевелюра напоминала небрежно сметанный стог, из которого, будто вилы, торчали шпильки.

Молодая женщина невольно припомнила, как в Бивхейме появилась публичная библиотека, а ей самой довелось поближе познакомиться с госпожой Дарлассон. Обыкновенно цверги[5] не поддерживали знакомств с людьми, предпочитая держаться особняком, но обстоятельства заставили эту почтенную даму поступиться принципами.

Благонравная гномка овдовела вскорости после свадьбы, но повторно замуж не вышла, предпочитая вести дом холостяка-брата. Всю свою жизнь сия добродетельная особа посвятила хозяйству. Чуть менее года назад господин Дарлассон ушел в чертоги Хель, оставив после себя немалое наследство. Основная часть капитала досталась какому-то дальнему родственнику мужского пола, а дом перешел к сестре покойного, но при непременном условии, что она организует в нем публичную библиотеку.

Требование было скрупулезно исполнено. Вместилище книг занимало все левое крыло дома, в правом же разместилась хозяйка с компаньонкой и прислугой. Это событие привлекло всеобщее внимание, и весь Бивхейм нетерпеливо ожидал открытия.

Вскоре обустройство закончилось. Вот только с библиотекарями вышла неувязка. Покойный пожелал, чтобы руководила всем лично сестра, которая была такой ценительницей книжной премудрости, что даже отказала двум или трем поклонникам ради ее нового детища. Однако справляться со всеми делами самостоятельно ей было не под силу, а нанять служащих-мужчин не позволяли приличия. Следовало сыскать хотя бы двух дам, в должной мере отягощенных образованием. Если учесть, что подвергалось сомнению мнение о том, что женщине надобно изучать что-либо, кроме чтения, счета и письма, а также непременного рукоделия, музыки и рисования, то немудрено, что найти таких сотрудниц оказалось непросто.