Любовь эпохи ковида

Даже интерес к происходящему на сцене как-то угас. Наша взяла! Страдания Альфреда и Виолетты были нам пока что не близки. Внимание мое привлекла только печальная ария отца Альфреда – кажется, Жермона, – умолявшего своего блудного сына, увлекшегося этой шлюхой Виолеттой, вернуться в родное лоно (логово?). Не знаю, как это лучше сказать. Тучный папа неплохо пел:

Ты забыл край ми-илый свой,
Бро-осил ты Прованс родной,
Где так много сладких дней
Было в юности твоей!

…Вернись скорей!
Мо-олю Альфред!

Но запомнил я эту трогательную арию только благодаря тому, что Игорек сопровождал ее уморительной пантомимой: молитвенно складывал пальцы, закатывал глаза – очевидно, проводя параллель между происходящим на сцене и его собственными непростыми отношениями со своим падре, или «предком» (как мы тогда говорили), Иваном Сергеевичем. Все уже поняли, что главный герой в этой постановке Большого театра СССР, конечно же, Игорек, и не сводили с него глаз. И даже из соседних лож.

И – апофеоз! Самое изысканное общество «приближенных» – у служебного выхода Большого театра. Заключительный акт, не предусмотренный (или-таки предусмотренный?) гением Верди и талантом автора либретто. Игорек оказался вдруг главным в той элегантной, раздушенной толпе, состоящей из людей самых близких и допущенных. С какой-то непостижимой ловкостью, никого, вроде, не задевая, но никого и не забывая, он струился в той толпе, целуя ручки, а кого-то даже целуя в щечку. Да-а! Юрок с его чанахами тут не канает! Волшебный летний вечер! Не был ли он самым лучшим в жизни? Моей. Или – Игорька. Возможно, он путал имена, а порой и должности присутствующих здесь, но на успех его это никак не влияло – если он приписывал кому-то чужие успехи, это все равно льстило. А он был щедр! Может быть, не все его знали, скорее – никто не знал, но все были приятно поражены появлением этого ангелоподобного юноши, раздающего комплименты, а некоторым – и замечания (пользуясь особо близкими отношениями). «Ай-ай-ай! – грозил Лубоцкому пальчиком. – В Японию, значит, не едете? Отпуск себе устроили? – Тут сверкнул отблеск угрозы. – К себе в Вишневку, в степной Крым? Понимаю. Не Ялта, но зато все наши, свои! Эх, и я бы… Но! Пардон! Законы большого света жестоки, – поясняет Марку, – вынужден вас покинуть! Эта невозможная Аглая Тихоновна появилась опять! Но вы ж понимаете!» – и он грациозно «оттанцовывает» чуть влево – и вот уже лобызает унизанные алмазами персты Аглаи Тихоновны, всемогущей, видать, старухи! Которая вряд ли, при всем при том, может посодействовать реальной жизни Игорька! Но тут он бескорыстен. И Аглая Тихоновна к нему благосклонна – хотя работает тут он уже «на грани провала». Чуть устал? «В Японию, значит, не едете?» Та в недоумении: видимо, и не собиралась. «Значит, в Вишневку. Угадал? – грозит ей пальчиком. – Не в Вишневку?» Я замер. Сейчас все рухнет! Нет. Блестящее фуэте! «Ах, в Плетневку! Ну это, разумеется, уровнем выше, мы с вами понимаем!.. Ах, ниже – просто сестра ваша там живет? Понимаю… – сочувственно кивает. – Бедная женщина! Ах, вдова замминистра? Ну ясно!» – с облегчением, а то распереживался уже. И – смелый ход: «А я должен вас поругать!»

Я зажмуриваюсь. Это конец. Но – слышу и открываю глаза:

– Вечер прохладный… Почему вы не носите боа! Нет?.. Ну – берегитесь! Я вам его подарю!

Аглая Тихоновна, чувствуется, не прочь. И не важно, кто этот очаровательный юноша, раздаривающий боа! И перед которым – это ясно – распахивается любая дверь!

– Так когда в Плетневку? – уже запанибратски. – Смотрите, нагряну!

Та в приятном ужасе застывает! И, жестоко бросив «графиню», Игорек уходит… в простой народ! Впрочем, не в такой уж простой.

– Ох уж эта Трофимова! – доносится его утомленный голос. – Четыре кикса в одной партии! Да. Своды Большого театра такое слышат впервые!

Изысканная толпа разбредается, и мы остаемся одни.

– Ох уж эти… – наконец, подходит ко мне… Последний акт его вымотал. Зато какой успех! – Все грозятся в гости! – вздыхает он.

Все грозятся в гости? Интересно – куда? Видимо, в Филимонки, раков ловить! – усмехаюсь я про себя.

– Так ты думаешь, Юрка мы чрезмерно пригнули? – вдруг говорит он.

– Похоже на то.

– Займись этим! – дает указание.

Уже вымотанный, но заботится о гармонии! Состоялась бы та премьера без него? Возможно. Но сильно бы проиграла.

И самое удивительное, что этот удивительный юноша, затмивший самого Верди, через неделю после той премьеры пошел в школу с книгами и ранцем… Правда – в десятый, последний класс! Как все… Ну, конечно, не как все. Уверен, что преподавательский коллектив целиком состоял из очарованных им Аглай Тихоновн – и проблем не было. К тому же эрудиция его была столь огромна, что школьная программа занимала в ней ничтожную часть. Золотая медаль! Кому же, если по справедливости, как не ему?