Любовь – это яд (СИ)

— Может… — Влада закрыла рот одной рукой, нахмурившись. — Если бы у мамы появился мужчина, она бы мне сказала… или не сказала, не зная, как я отреагирую? Нет, это точно бред. А может быть, что — то случилось? Чего я не знаю?

Девушка села на кровать и еще долго сидела в тишине, прислушиваясь лишь к тикающим на комоде часам. Однако ответа на свои вопросы она так и не нашла, и сомневалась, что сможет что-либо выпытать у матери или бабушки, которые, как она была уверенна, определенно не собирались ей рассказывать правду. Тогда Владлена решила, что узнает все сама и сможет прижать мать к стене, чтобы узнать, что та от нее скрывает.

6 ГЛАВА

В мертвой тишине еле слышно тикали часы, висящие на стене. Закрытые занавеси придавали гостиной таинственный полумрак, который, как казалось Владлене, буквально сковывал ее и мешал вдохнуть воздух полной грудью. Она долго разглядывала свои руки, сначала нервно теребившие футболку, а потом ногти, царапающие голые колени. У нее в глазах иногда расплывалось, и девушка быстро вытирала слезы, снова и снова продолжая разглядывать свои руки.

Она боялась посмотреть на мать, глядящую на нее со скорбью и сожалением, на бабушку, в глазах которой читалось раскаяние и стыд. Эти женщины были ее семьей и смыслом жизни, самыми родными и близкими, единственными, кто ее любил и кому она была нужна. И они врали. Долгие восемь месяцев мать молчала о своем самочувствии каждый раз на ходу сочиняя новые небылицы. А бабушка, которая догадывалась о состоянии дочери так и не решилась поделиться своими опасениями с внучкой. Почему? Потому что они считали ее слишком молодой и легкомысленной? Ранимой и слабой? На эти вопросы девушка знать ответа не хотела и ни разу не задала этих вопросов вслух.

Любовь Владимировну трясло, словно в состоянии озноба. Она чувствовала, как ее бросало в жар, а сердце было готово выпрыгнуть из груди. Когда ей позвонил лечащий врач и сообщил о том, что в больницу приезжала Влада, чтобы попытаться разузнать о состоянии матери, женщине стало нехорошо. Она прекрасно знала характер своей дочери. Влада всегда добивалась того, чего хотела и, если ставила себе цель, ее уже невозможно было остановить.

Врач конечно, ничего не рассказал под предлогом врачебной тайны, но ксерокопии, оставленные ей собственноручно в тумбочке спальни, стали для нее точкой невозврата. Любовь не знала, как начать и что сказать, но понимала, что скрывать свое состояние больше не могла. Да и не хотела врать единственной дочери. Однако женщина считала, что это была вынужденная мера, поскольку она видела, как сильно переживала Влада смерть отца и боялась потерять и мать. Так как же она могла сказать, что игнорировала свое здоровье и плохое самочувствие до того, что теперь умирала? Как могла сказать, что узнала на позднем сроке о том, что больна лейкозом?

После разговора с дочерью, Люба решительно взялась за себя и взяв отпуск, поехала в хорошую клинику в Санкт-Петербурге, где начала лечиться. Женщина искренне верила, что сможет побороть свою болезнь ради дочери, которая стала для нее сильнейшим стимулом жить дальше. Разумеется, она понимала, что должна была рассказать Владе правду, но надеялась, что скажет лишь тогда, когда ей будет намного лучше и легче, чтобы не волновать дочь и уверенно заявить, что самое страшное теперь позади. Но не вышло.

Александра переводила взгляд с дочери на внучку, и сама, впервые не зная, как обратиться к девушке, осознавая, что та очень зла и обижена на нее за обман. Она знала, что именно сейчас испытывает девушка, ведь когда-то ей пришлось пережить почти такую же ситуацию. А потому слова здесь были пустыми и лишними. Люба же чувствовала свою вину перед Владой и сердце Александры разрывалось от боли за единственную дочь, которая своими же руками довела себя до такого состояния. И ее поступки, и причины этому она также понимала.

В тот день, когда Люба потеряла Стаса она перестала жить, ее душа умерла и Люба неосознанно тянулась к супругу в могилу, убивая себя. Она никогда об этом не говорила, но Александре Сергеевне не нужны были никакие слова. Она все прекрасно видела и чувствовала по глазам дочери, но вывести ее из этого состояния за три года так и не смогла, за что по сей день винила себя.

— Влада, скажи что-нибудь? Не молчи, — попросила Любовь Владимировна и хотела встать с дивана, чтобы подойти к дочери, но девушка отрицательно замахала головой.

— Если бы ты мне сказала раньше, мы бы решали эту проблему вместе. Я была бы всегда рядом с тобой и может быть, все не зашло бы так далеко. Как ты могла дотянуть все до третьей стадии? Ты ведь понимала, как это серьезно? И молчала! Ты умираешь, а я идиотка даже не почувствовала и ничего теперь не могу сделать, чтобы тебе помочь! Прошло уже столько времени, мама! Как ты могла молчать все эти месяцы и обманывать меня?

— Я не хотела тебя расстраивать…

— А сейчас я не расстроена? Быть может, если бы ты не скрывала, ты бы столько не нервничала и тебе не было бы так плохо! Все твои приступы и обмороки были от нервов! Ты съела себя, мама!