Не стоило мне говорить, что я середнячок. Надо быть загадочнее, пусть он меня добивается! Вот Деб так и поступает, и мужчины ей проходу не дают. К ее же раздражению.
Но Дилан такой милый. Его глаза – сонные, желтовато-зеленые. То, как он смотрит на меня. И вот я в него влюбляюсь – самое глупое, что может сделать девушка, увлекшись в отпуске парнем.
Утро провожу подальше от виллы. Нам нужны продукты, и я задерживаюсь в супермаркете. Потом заезжаю в деревенское кафе и болтаю с владельцем на ломаном французском, уплетая слойку с шоколадом. Он смеется моим шуткам, и я уверенно расправляю плечи. Вот! Мне не нужен Дилан. Это было мое лето и до его приезда, и посмотрите, оно прекрасно.
Планирую вернуться сразу в квартиру, но Дилан сидит на каменной балюстраде террасы, примерно в метре надо мной. Что-то бормочет про «ореол серебряный». Не удержавшись, поднимаю на него глаза, и меня накрывает волной чувств.
– Прекрасно! – окликает он с высоты. – Я совсем заждался. Кому петь серенады, если нет объекта?
– Объекта!
– Фигура речи, – поспешно объясняет он, и я смеюсь. – Объекта обожания, то бишь!
– Стихотворение пишешь?
Он никогда не показывает мне своих стихов, зато охотно читает отрывки из писателей шестнадцатого века. Я в них ничего не чувствую. Где Дилан видит «невероятную глубину», я вижу лишь многословие.
– Писал, но только потому, что отвлекся. Читал Филипа Сидни. – Он машет потрепанной книгой в бумажной обложке. – Сэра Филипа Сидни, прошу прощения. Придворного, дипломата, поэта.
– Парень, небось, давно умер?
– Давненько. В тысяча пятьсот восемьдесят шестом.
– То есть очень давно.
Дилан сбрасывает с ног коричневые шлепанцы.
– Прочти мне что-нибудь, – прошу я. Все-таки хочу понять ее, поэзию эту.
– «Мне милый отдал сердце, я – ему…», – начинает Дилан.
– «Милый»?
– Слова женщины, не Филипа. Он не признается в любви мужчине, наверняка был убежденным гомофобом, как и любой богач шестнадцатого века. Давай садись ко мне. Хочу обнять тебя.
Невольно улыбаюсь.
– «Филип»! Вы что, друзья? – передразниваю я, поднимаясь на террасу.
– Фил. Филистер, – с каменным лицом подхватывает Дилан.
Хихикнув, забираюсь на балюстраду.
– Ладно, что дальше? Он отдал тебе сердце, ты – ему?..
Дилан обнимает меня одной рукой, а я забираю у него бутылку пива.
– «Мне милый отдал сердце, я – ему. Обмен был прост, условия такие: я берегу его, он – верен моему. И нет на свете сделки справедливей».
Это я могу понять. Наверное. Любовь как сделку. Вроде как, страшно отдавать свое сердце, но если другой подарит свое в ответ – что ж, тогда можно. Как на войне, когда оба противника опускают оружие.
Оставшиеся строки – просто мешанина слов в неправильном порядке: «Пусть его боли я была виной», всякое такое. Когда Дилан заканчивает, отдаю ему бутылку и забираю книгу.
– Ты хочешь?.. – спрашивает он, взволнованно глядя на томик у меня в руках. С одной стороны, это трогательно, а с другой – пугающе, ведь я толком не понимаю, что он находит в стихах.
– Если мне понравится, покажешь свои стихи?
– Ну… – напрягается Дилан. – Это как показать дневник, или…
– Историю в поисковике?
– А у тебя там что-то интересное? – Он ухмыляется.
– Значит так? – Приподнимаю бровь. – Давай справедливый обмен?
– Обмен значит? – Дилан изображает задумчивость. – А с тебя тогда…
– Ты же понял, о чем я. Тоже расскажу тебе что-то очень личное, может позорное, сработает?
– Возможно. – Дилан отхлебывает пива и явно сдерживает смех.
Оставляю книгу на перилах и спрыгиваю на пол. Утром ко мне вернулась вера в себя. И если я немного откроюсь Дилану, ничего страшного ведь не случится?
– Идем.
Веду его в квартиру, к шкафу, где мы с Деб храним чемоданы. Достаю и открываю свой. Увидев, что внутри, Дилан смеется. Заливаясь краской, неуклюже застегиваю чемодан. Дилан обнимает меня со спины.
– Нет, подожди, мне нравится. У тебя такое хобби, делать модели паровозиков?
Ежусь от стыда. Зачем только показала?!
– Очень мило, честно, – мягко успокаивает он. – Я не над тобой смеялся. Ну разве что капельку, от неожиданности. Не со зла.
И чмокает меня в щеку. После мучительных раздумий достаю «Летучего шотландца», припрятанного на дне, чтобы не сломался. Колесико у него отвалилось, но в остальном он добрался до Франции целехоньким.
– Напоминает мне о папе, – объясняю я.
Дилан пытается развернуть меня лицом к себе, однако я не двигаюсь с места – не хочу сейчас смотреть ему в глаза.
– Мы с Деб собирали модельки еще в детстве. Она вдруг страшно увлеклась поездами, папа ей помогал, а потом и сам втянулся. Когда приезжаю в гости, мы собираем их вместе. «Шотландца» мы закончили перед моим отъездом.
– Наверное, уйма времени уходит? – спрашивает Дилан. – Можно посмотреть?
Отдаю ему паровоз и делаю шаг в сторону, наблюдая из-под ресниц. Он больше не смеется, только зачарованно разглядывает модельку.
Считай, он кинул последнюю монетку в игровой автомат и сорвал джекпот. Чувства обрушиваются на меня, и я влюбляюсь в него, влюбляюсь, не могу остановиться.
– Это потрясающе, – хвалит он, поглаживая пальцем стыки деталей. – Сложно собирать?