Любовь гика

Для Мэри Т. Лик есть отдельная карточка, прямо перед Томасом Р. Ликом, ее отцом. Оба записаны на микрофильмы. Я поднимаюсь на два пролета, в читальный зал периодики, и нахожу аппарат для просмотра микрофильмов в самом дальнем и темном углу. У меня с собой стопка катушек с пленкой, на которую пересняты страницы старых газет.

Вот она, мрачная и неулыбчивая, в колонках светской хроники. Молоденькая Мэри Лик не улыбается на благотворительном мероприятии в охотничьем клубе. Мэри Лик хмурится, стоя между двумя жизнерадостными горгульями в городском клубе. Мэри Лик угрюмо взирает на коронацию Королевы праздника роз. Совсем юная Мэри Лик уныло стоит за спиной крупного лысого мужчины с остервенелым лицом – судя по заголовку статьи, это и есть Томас Р. Лик, – на торжественном открытии бассейна имени Томаса Р. Лика в спортклубе «ТАС».

В тексте вскользь упоминаются списки гостей, их наряды, меню банкетов. Наряды Мэри остаются без комментариев. Всегда и везде это один и тот же деловой костюм, темный и невыразительный.

Томас Р. Лик именуется королем быстрых обедов «Ликити сплит фуд», продовольственным магнатом и олигархом. На самом свежем и самом угрюмом снимке Мэри Лик мрачно смотрит на грузовик Армии спасения, нагруженный картонными коробками. «24 обеда ко Дню благодарения от «Ликити сплит фуд». В статье Мэри называют наследницей империи «Ликити сплит фуд», из чего можно заключить, что Томас Р. Лик отошел на страницу некрологов.

Вот она. Старик кормит собою червей, а дочь Мэри жертвует сотни обедов «Ликити сплит» социально неприемлемым личностям. В статье семилетней давности сообщается, что это первая благотворительная раздача за всю историю корпорации, со скромным намеком, что данное мероприятие, вероятно, «обозначает новую роль компании в будущем».

Я убираю в портфель распечатки статей и отправляюсь домой. У меня под дверью лежит записка. Карандашом – от Миранды. «Поднимайтесь ко мне, я буду вас рисовать».

Я стучу, дверь открывается сразу. Миранда стоит на пороге, такая высокая в обрамлении белого света.

– Наконец-то.

Она делает шаг ко мне.

– Сегодня я не могу. Есть кое-какие дела.

Миранда явно разочарована, хотя старается этого не показать. У меня сжимается сердце.

– Вы о чем-нибудь договорились с той женщиной, насчет хвоста?

Она не понимает, какая тут связь.

– Ну, никакой спешки нет. Она говорит, мы подождем до конца семестра.

– Чтобы решить?

– Нет. Чтобы сделать.

– Значит, вы все решили?

– Какого черта? Надо быть дурой, чтобы отказаться.

Ее вызывающий вид. Пренебрежительная усмешка. Наказание за то, что я не поступила в ее распоряжение. Я разворачиваюсь, борясь с дурнотой, и бреду к лестнице, держась за стену.

Миранда окликает меня:

– Когда вы сможете мне позировать? Завтра? После обеда? Мисс Макгарк?

Я неопределенно машу рукой, спускаюсь по лестнице, захожу к себе в квартиру и запираю дверь.

Хожу по комнате из угла в угол, скриплю зубами. Швыряю на пол парик и топчу его ногами. Почему я на нее так злюсь? Моя ярость пугает меня. Я – чудовище. Я хочу разорвать ее в клочья. Схватить за круглые розовые пятки и бить головой о стену, пока ее голова с этими яркими волосами не превратится в кровавую кашу. Я падаю на колени, сотрясаясь всем телом. Сплетаю пальцы в «замо́к», чтобы не начать ломать вещи. Я вдруг понимаю, что очень признательна этим монахиням, понимаю, что если бы Миранда все эти годы жила со мной, я бы точно убила ее – самонадеянную, глупую сучку, мою малышку, красавицу Миранду.

Все заканчивается тем, что я лежу, свернувшись калачиком, на полу и рыдаю, хватая ртом воздух. Никто не приходит утешить меня. Я лежу на полу, пока мне не становится скучно и очень неловко за подсохшую корку соплей, размазанных по щекам. Я так редко впадаю в ярость. А тут – уже дважды всего за два дня. Из-за Миранды.

Я принимаю душ, надеваю фланелевую ночную рубашку, развожу растворимый кофе горячей водой из-под крана и открываю окно, чтобы видеть, что происходит на улице. Полоска неба над переулком создает ощущение тяжести. Я сижу на подоконнике, пью свой смертоубийственный кофе и наблюдаю, как тень ползет вверх по глухой стене склада через дорогу. Слышно, как голуби воркуют на карнизе. Капли дождя разбивают гладь большой лужи на крыше гаража под моим окном.

Внизу звонит телефон, а потом умолкает. Раздается пронзительный голос Лил: «Сорок перваааая!» – наверху хлопает дверь, и рыжеволосый бенедиктинец-расстрига бежит вниз по лестнице, грохоча, как лавина. В трубах журчит. Это включили отопление.