Любовь и бесчестье

Вероника съела завтрак в одиночестве, что ей казалось странным после двух лет поглощения его среди какофонии дядиного дома.

Это был первый ее день в новом состоянии жены. Накануне она видела своего мужа от силы два часа. Вероника размышляла о том, как выправить ситуацию, когда в комнату вошла миссис Гардинер.

– Ваша милость, – сказала экономка, улыбаясь, – мистер Керр хотел бы, чтобы вы уделили ему немного своего времени, если вам будет угодно.

– Мистер Керр?

– Поверенный лорда Фэрфакса, ваша милость.

– О да, – сказала Вероника. – Что ему могло понадобиться от меня? Разве ему нужен не Монтгомери?

– Его милость отправился на товарный склад, – ответила миссис Гардинер. – Он покупает еще одну партию шелка. Мистер Керр особо подчеркнул, что хочет побеседовать с вами, ваша милость.

Почему, ради всего святого, Монтгомери вздумалось покупать шелк? И почему поверенный желает поговорить с ней? Эти вопросы дополнили те многие, что уже накопились у нее с момента свадьбы.

Вероника вышла из столовой и направилась в библиотеку Монтгомери, постаравшись поглубже запрятать страх. Не потребует ли Монтгомери аннулировать их брак? Конечно, она уже взрослая, но, возможно, он объявит ее умственно неполноценной? Ведь у них еще не сформировались обязательные отношения. А какие еще причины могли у него возникнуть, чтобы заставить ее встретиться со своим поверенным?

Господи, что она будет делать, если он пожелает аннулировать брак? Куда она денется? Совершенно ясно, что дядя Бертран не примет ее. Жена, брак с которой аннулирован, почти такое же вопиющее явление, как и девушка, чья репутация погублена. В этом случае ей придется собрать остатки родительских денег и отправиться в Шотландию одной.

Но что она станет делать, оказавшись там?

«Страх – гибельное чувство, мое дорогое дитя. Насколько лучше встретить опасность лицом к лицу, а не проявлять нерешительность и бездействие».

Слова отца. Он будто предостерегал ее подождать, пока она не услышит, что ей скажет поверенный, прежде чем рисовать в воображении ужасы.

«Никогда не стоит черпать из будущего то, что ты можешь почерпнуть из сегодняшнего дня», – говорил он всегда.

Она остановилась у двери в библиотеку Монтгомери и подождала, пока поверенный заметит ее.

– Ваша милость, – приветствовал ее Эдмунд Керр, вставая при ее появлении.

Мистер Керр пригласил ее занять стул с прямой спинкой перед письменным столом.

Вероника села, оправляя пышные юбки с ловкостью, обретенной за долгие годы. В конце концов мистер Керр тоже сел, положив перед собой стопку бумаг, и широко улыбнулся ей, показав все зубы.

Лицо поверенного было длинным и узким, лоб широким, а нос походил на кнопку. Борода его была коротко и аккуратно подстрижена и сливалась с бакенбардами, привлекая тем самым внимание к большим карим глазам. Уши казались узкими, остроконечными и прилегали к голове.

Мистер Керр напомнил ей серьезную белку. Сходство усиливала его манера похлопывать по бумагам краями ладоней, будто эта стопка бумаги была вроде найденного белкой ореха.

Но то, что Вероника почувствовала в нем, то, что исходило от него, ничуть не было забавным.

Его окружало странное темное облако, будто он был разгневан, но старался скрыть это. Вероника наклонила голову и намеренно принялась оправлять юбку, стараясь разгадать чувства мистера Керра. Раскаяние? Печаль? В нем и его чувствах было что-то отталкивающее.

– Лорд Фэрфакс дал мне указания сообщить вам о составленном для вас брачном контракте, леди Фэрфакс. Хотя обычно он составляется до брака, но его милость не хотел привлекать к этому вашего дядю.

– Брачный контракт?

– Да, – ответил мистер Керр и назвал такую сумму денег, что Вероника в изумлении воззрилась на него.

– Это слишком щедро, – сказала Вероника.

Более чем щедро. На такие деньги она могла с комфортом прожить всю жизнь.

– Почему, мистер Керр? – спросила она, прижимая к юбке влажные ладони.

– Почему – что, леди Фэрфакс?

Углы рта мистера Керра приподнялись и поползли вверх, и теперь он походил на разгневанную белку.

– Я согласен, леди Фэрфакс, что это странно. Но все же его милость проявил безусловную твердость и настаивал на том, чтобы вы могли спокойно жить на эти деньги сами по себе.

В желудке у нее образовалась ледышка.

– Он не предполагает оставаться со мной, мистер Керр? – заставила Вероника себя спросить. – Он аннулирует наш брак?

Поверенный посмотрел на нее с удивлением и несколько секунд не произносил ни слова.

– У вас есть основания считать, что он хочет аннулировать брак, леди Фэрфакс?

Вероника кивнула.

– В таком случае на вашем месте я не стал бы думать об этом. Особенно принимая во внимание то обстоятельство, что его милость принял меры, чтобы так щедро обеспечить ваше будущее.

Из-за щедрости Монтгомери люди перестанут принимать во внимание ее сиротство и оказывать ей покровительство. Теперь у нее будет достаточно денег, чтобы иметь собственный дом независимо от того, что случится в будущем.

– Мой муж собирается вернуться в Америку, мистер Керр?

Поверенный ответил не сразу. Наконец по истечении мучительной для нее паузы покачал головой:

– Мне об этом ничего не было сказано.

– А он сказал бы вам?

Лицо мистера Керра выразило неодобрение. Его раздосадовал ее вопрос? Или мысль о том, что Монтгомери мог что-то предпринять, не советуясь с ним?

– Ему пришлось бы это сделать, леди Фэрфакс. Есть много тонкостей, которые следовало обсудить, если бы его милость решил вернуться в Виргинию.

Вероника говорила себе, что не стоит пытаться проникнуть в планы Монтгомери, а лучше быть благодарной за то, что он столь благородно устроил ее дела.

– Если вы подпишете эти бумаги, леди Фэрфакс, – сказал мистер Керр, – я представлю их соответствующим официальным лицам. И в следующий раз мы увидимся уже в Шотландии.

– Вы отправляетесь в Шотландию, мистер Керр?

– Я живу там, леди Фэрфакс. В Донкастер-Холле.

Вероника поставила свою подпись там, где указал поверенный, стараясь держать свои чувства в узде. Позже, оказавшись одна, она сможет обдумать все, что он сказал, и решит, стоит ли ей беспокоиться.

Дела Монтгомери успешно завершились. Он заручился обещанием нескольких компаний немедленно удовлетворить его заказы и отправить в Шотландию все, что он счел необходимым. Лондон был слишком людным и перегруженным местом для него и его целей. Монтгомери вошел в свой городской дом, занятый мыслями о том, какой вид придать комнатам, полным воздуха, и остановился только при виде своей жены.

Вероника сидела на ступеньках лестницы.

Не требовалось быть ясновидящим, чтобы понять, что она раздосадована.

– Вижу, что вы ждете меня, – сказал Монтгомери.

Вероника не ответила, только встала, спустилась вниз по ступенькам, продолжая пристально смотреть на него. Но вместо того чтобы подойти к нему, она направилась в гостиную, не оглянувшись, чтобы удостовериться, что он следует за ней.

Монтгомери размышлял, не стоит ли отправиться в библиотеку и закончить составление списков необходимого оборудования, но отказался от этого. Со вчерашнего вечера, когда он решил, что лучше сохранить целомудрие, чем отправиться в постель к незнакомке, было ясно, что этого разговора не избежать.

Похоже, Веронику сердило такое решение.

Однако первый вопрос, который она задала ему, когда Монтгомери последовал за ней, оказался совсем иным.

– Вы возвращаетесь в Америку?

Монтгомери вошел в гостиную – просто, без изысков обставленную комнату, прямую противоположность той, где был заключен их брак.

Вероника сжала руки перед собой и подняла на него глаза.

– Вы берете меня с собой?

– Что заставило вас подумать, что я поеду в Шотландию без вас?

Облегчение отразилось в ее взгляде так мгновенно, что, если бы последние четыре года Монтгомери не изучал людей, находившихся под его началом, не заметил бы этой перемены.

– Когда мы отбываем? – спросила Вероника, прижимая ладони к бокам.

– Сегодня днем, – ответил Монтгомери, сознавая, что должен был сообщить ей об этом раньше. Но он столько лет думал только о себе и так привык к этому, что ему еще предстояло усвоить: следует принимать во внимание и потребности окружающих.

– Поезд отправляется в два. Вы будете готовы к этому времени?

Вероника кивнула.

Монтгомери подошел к софе, стоявшей под прямым углом к камину. Обтянутая зеленой тканью с цветами, на его взгляд, она обнаруживала слишком женский вкус. Вполне возможно, что в Англии гостиная находилась в ведении женщин.

Вероника не села рядом с ним. Вместо этого она осталась стоять лицом к нему и повторила свой первый вопрос:

– Вы возвращаетесь в Америку?

– Почему вы спрашиваете?

Вероника шагнула к нему, потом еще раз и остановилась, только когда оказалась на расстоянии вытянутой руки от него.

– Почему вы обеспечили мое будущее?

Монтгомери не ответил, и она продолжала мрачно смотреть на него и стоять перед ним, как если бы он был мальчуганом в коротких штанишках, а она отчитывала его за провинность. А ему не особенно нравилось, когда его отчитывали.

Монтгомери откинулся на спинку софы, сложил руки на груди и посмотрел на нее.

– Вы очень хорошо позаботились обо мне, Монтгомери. Это на случай бегства?

– Бегства? – спросил он удивленно. – Я просто позаботился о вас, Вероника, – добавил Монтгомери. – И будьте этим довольны.

С минуту она внимательно изучала его лицо, будто не доверяя словам.

– Вчера вы не пришли ко мне, – снова удивила она его.

Монтгомери никак не мог привыкнуть к ее прямолинейности. Вероника даже не думала кокетничать. И не пыталась укрыться за двойственностью выражений. Она шла напрямик и говорила что думает.

Женская хитрость и ухищрения не действовали на него, зато такая прямота зачаровывала. Как и голос. Ее шотландский акцент и то, как она произносила слова, заставляли их звучать по-новому, будто он только начинал учиться английскому языку и понимать его.

Как, черт возьми, ответить на ее жалобу?

– Я не готов лечь в постель с незнакомкой, – сказал он, не пытаясь скрыть правду.

Вероника продолжала молча смотреть на него и только несколько раз моргнула.

Неужели она питала к нему какие-то чувства? Или, Боже упаси, он начинал верить, что она обладает каким-то «даром»?

– Разве мы не перестанем быть незнакомцами, если вы постоянно избегаете меня?

– Я не избегал вас постоянно, – сказал он. – Еще не минуло и дня, как мы женаты.

– Прошел целый день, – ответила Вероника, бросая взгляд на часы на каминной полке.

– Вы всегда такая спорщица?

Вероника обдумала его вопрос и ответила:

– Думаю, так было, когда я жила с родителями. Мой отец поощрял дебаты. И я часто начинала спорить с ним и высказывать противоположную точку зрения, только чтобы доставить ему удовольствие.

Прежде чем Монтгомери собрался ответить, она сделала еще один шаг к нему.

– Вы даже не поцеловали меня.

– К чему мне было вас беспокоить?

Вероника снова смотрела на него, недоуменно моргая.

– Вчера вечером вы сказали, что я вас беспокою.

– О Господи, Монтгомери! Вы американец. Вы так не похожи ни на кого, с кем я до сих пор встречалась. Вы чужак. И было бы странно, если бы меня это не беспокоило.

– И все-таки вы хотели, чтобы я пришел к вам в постель.

– Я новобрачная. И предполагается, что вы должны были это сделать.

– Неужели?

– А вы не знаете?

У Монтгомери возникло искушение продолжать поддразнивать ее, чтобы услышать, что она скажет. Она его забавляла, против всех его ожиданий.

– Поцелуй? Это все, чего вы хотите?

И, не давая ей возможности ответить, Монтгомери потянулся к ней, схватил за юбку и привлек к себе так, что она рухнула к нему на колени.

Мгновение ее руки трепетали в воздухе, пока он не обхватил ее за талию.

– И чем же я отличаюсь от других?

По-видимому, Вероника не была готова ответить на этот вопрос, поэтому просто пристально смотрела на него.

Монтгомери заставил ее запрокинуть голову и, сосредоточив все свое внимание на лице, увидел, как оно порозовело под его взглядом. Потом Монтгомери опустил голову.

– Я виргинец, – заявил он. – Вы не можете бросить вызов виргинцу и надеяться, будто он его не примет.

Ее глаза широко раскрылись.

– Полагаю, вы охвачены страстью. – Он наклонился и легонько поцеловал ее. – Или по крайней мере полны романтических чувств.

– Не думаю, что когда-нибудь испытывала романтические чувства, – сказала Вероника, когда его губы еще касались ее губ. – Или страсть.

Но уж теперь Монтгомери воспринял это как вызов.

Он убрал руку, и глаза Вероники раскрылись еще шире. Должно быть, их первый поцелуй не впечатлил ее. Монтгомери снова наклонил голову и нежно прижался губами к ее рту.

Его язык прошелся по нижней губе, улещивая ее рот.

Монтгомери заставил ее приоткрыть его, а потом вторгся внутрь. Вероника произвела какой-то горловой звук. Было ли это протестом или поощрением? В эту минуту он не знал этого, да и не заботился о том, чтобы узнать.

Поцелуй оказался для него сюрпризом. Вероника затрепетала в его объятиях. Его рука взметнулась и погладила ее по спине. Другая скользнула к корсажу, и большой палец оказался под грудью.

Когда его рука сделала движение, она подавилась воздухом, но этот протест был столь слабым, что Монтгомери не был уверен, оскорблена ли она его действиями или просто удивлена. Он проверил впечатление, обхватив ладонью ее грудь.

Вероника резко отпрянула, и ее лицо стало пунцовым.

– Это не было поцелуем, – сказала она.

– Значит, у вас нет никакого опыта?

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Опыта? – спросила она. – Конечно, нет. – И голос ее звучал возмущенно и потрясенно. – Думаю, достаточно того, что я знаю, как это бывает. У нас были кошки и лошади. И они ничуть не стеснялись совокупляться.

Монтгомери испытал искушение улыбнуться, но, если бы уступил ему, она бы поняла его неправильно. Он не находил эту ситуацию смешной, а испытанная к ней нежность стала для него неожиданностью.

И вдруг его воздержание показалось бесполезным и ненужным. Монтгомери пожелал свою жену, столь внезапно явившуюся шотландскую жену, столь невинную и невежественную, говорившую о себе, будто она обречена и подчиняется року, сумевшую удивить его своей прямотой.

Она была как быстро меняющийся ветер, как поток воздуха.

Ему бы следовало встать, извиниться и приняться за работу. Но вместо этого он снова наклонился и поцеловал ее.

– Я не думаю, что целоваться в гостиной, достойно, – сказала Вероника, отстраняясь от него при последней попытке поцеловать ее.

Судя по улыбке Монтгомери, она его, вероятно, насмешила. У нее не было времени подумать об этом, потому что он снова наклонился и опять поцеловал ее.

Монтгомери слегка изменил угол наклона головы, и этот поцелуй стал чем-то совсем иным. Вероника почувствовала головокружение. Его дыхание проникло ей в рот, и это показалось таким интимным актом, какого она никогда не испытывала ни с одним живым существом.

Муж поцеловал ее крепче, и она перестала думать о том, что достойно, а что нет. К тому же покорность, как ей было известно, – свойство хорошей жены.

Конечно, ее покорность продолжалась только до тех пор, пока он не начал расстегивать корсаж. Вероника шлепнула его по руке, однако он продолжил свое занятие. Когда Монтгомери повторил попытку, она прервала поцелуй и возмущенно воззрилась на него. Вероника в третий раз шлепнула его по руке, и он покачал головой.

– Я не собираюсь раздеваться донага в гостиной, Монтгомери Фэрфакс.

– Не донага, Вероника, а чуть-чуть. Ну, скажем, чуть расстегнем корсаж?

– Вы уже достаточно его расстегнули. Благодарю вас.

– Вспомните, что вы новобрачная.

Монтгомери уже дошел до четвертой пуговицы, и она прикрыла рукой кожу, которую он успел обнажить. Вероника заподозрила, что он продолжит расстегивать корсаж, но оказалось, что она и так уже обнажена до пояса. Вероника вцепилась в отвороты корсажа и попыталась стянуть их на груди, но и это ничуть не отпугнуло его.