Любовь и бесчестье

— Как вы находите Лондон? — поинтересовалась одна из кузин.

— Я многое узнал о нем за время, пока нахожусь здесь.

Ведь это замечание не выдало его отвращения к Лондону? Или выдало?

— Расскажите все об Америке, — попросила другая кузина Вероники.

Кто это был? Аманда? Или Энн? Он не запомнил, когда их знакомили.

— Я бы предпочел услышать об Англии, — ответил он, натянуто улыбаясь.

Следующие пятнадцать минут его собеседница разглагольствовала о магазинах, балах и своих многочисленных поклонниках.

Никогда в жизни Монтгомери еще так не страдал от скуки.

Когда Вероника удалилась переодеться — задача, потребовавшая присутствия всех трех ее кузин, — Монтгомери стоял, опираясь спиной о стену, в стороне от остальных ее родственников.

Больше он был не в силах, выносить их общество. Он стремился уйти отсюда. Выйти на улицу было невозможно из-за дождя. К тому же это выглядело бы как поспешное бегство жениха в дождь, показавшийся предпочтительнее их компании, и стало бы очевидно его нежелание возвращаться.

Монтгомери переместился в другую сторону комнаты, вышел в коридор и проскользнул в библиотеку графа Конли. К счастью, она оказалась пустой.

Он подошел к окну и остановился, глядя на дождь и мечтая оказаться где-нибудь в другом месте.

«Теперь, братец, ты женатый человек, — услышал он голос Джеймса. — Ответственный и зрелый».

«Ты поступил правильно, Монтгомери». Как странно, что из всех троих голос Кэролайн слышался яснее всего. Возможно, это было связано с чувством вины.

— Кэролайн, уходи из моих мыслей.

— Кто такая Кэролайн?

Монтгомери повернул голову и увидел рядом с собой Веронику. Она переоделась в уродливое темно-синее платье, похожее на то, в котором была на собрании Братства Меркайи. Оно шло ей еще меньше, чем подвенечное.

— Когда мы можем уехать?

Ее, казалось, удивил его вопрос, а возможно, его неожиданность и резкость.

— В любой момент, как только пожелаете.

— Сейчас, — сказал он, направляясь к двери, и, торопясь уйти, задел ее, но оказался лицом к лицу с графиней Конли.

— Мы вас утомили своей многочисленностью, Монтгомери? — улыбнулась она. — Вот вы где скрываетесь в то время, как все хотят вас видеть.

Эта прилипчивость и фальшивая любезность дамы действовали угнетающе.

Вся эта семья казалась ему прилипчивой. Через пять минут после своего прибытия сюда Монтгомери понял, что не сможет выносить их общества больше часа или двух.

Однако через две минуты истекало уже три часа с момента, как он оказался здесь.

Графиня настояла на том, чтобы Монтгомери называл ее мужа графом, и он счел эту манеру англичан обращаться к людям, упоминая их титул, раздражающей, будто они были чем-то вроде икон.

— Нам пора отправляться, — сказал он, пытаясь вспомнить все то, что он усвоил когда-то и что считалось хорошими манерами. Заставив себя улыбнуться, выдавил: — Право же, нам пора.

— Конечно, — согласилась графиня, одаривая, его сдержанной ухмылкой. — Конечно, мы дадим вам устроиться, — продолжала она, — прежде чем навестим вас.

Монтгомери воспрял, заметив, что выражение лица его молодой жены свидетельствовало о полном отсутствии энтузиазма по этому поводу. Похоже, ее страшила мысль о визите графини Конли не меньше, чем его.

Графиня похлопала его по руке и улыбнулась Веронике:

— Мы думали, что первой замуж выйдет Энн.

По-видимому, графиня Конли забыла скандал, предшествовавший их союзу.

Монтгомери обменялся быстрым взглядом с Вероникой и удивился, заметив в ее глазах искорки юмора. Но эти смешинки исчезли так быстро, что он засомневался, а не показалось ли ему.

— Завтра мы покидаем Лондон, — объявил Монтгомери. — Мои дела обязывают к этому.

— Куда мы направляемся? — спросила Вероника.

— Уверена, что твой муж скажет тебе все, что требуется знать, — твердо осадила ее графиня. — Не забывайся, Вероника. Не будь такой самонадеянной.

Монтгомери бросил хмурый взгляд на графиню и повернулся к своей молодой жене:

— В Шотландию. И нам пора.

Графиня, казалось, была ошарашена, когда Монтгомери прошел мимо нее. Он повел Веронику к двери и безучастно стоял, пока она прощалась с родными, и так же молча проводил ее к экипажу.

Потом кивнул молодому человеку, придерживавшему дверцу, ожидая, когда Вероника войдет в карету, последовал за ней и сел спиной к лошадям. Она смотрела не на него, а на дом, на крыльце которого собралась вся ее семья.

Вероника прижала пальцы к стеклу кареты, и на губах ее появилась слабая и чуть ли не печальная улыбка, будто ей была невыносима мысль о разлуке с ними.

На ее месте Монтгомери сейчас бы выкрикивал: «Осанна!»

Когда коляска медленно тронулась, ее родственники принялись выкрикивать слова прощания. Вероника помахала им, отвернулась и посмотрела на него.

— Куда в Шотландии? — спросила она тихо.

— В Донкастер-Холл, дом, который я унаследовал вместе с титулом.

Его насторожил ее удивленный взгляд. По-видимому, ему не стоило говорить о подобных вещах, а скорее притвориться, что он всегда был одиннадцатым лордом Фэрфаксом-Донкастером. Он не должен был упоминать о деньгах.

Не должен был упоминать целый ряд вещей, запрещенных британскими законами.

— Я из Лоллиброх.