Наслаждение нарастало до тех пор, пока она не смогла думать больше ни о чем, кроме его пальцев, выплясывающих на ее коже. Дыхание вырывалось из ее рта с трудом, а бедра двигались, как если бы он заставлял их производить круговые движения. Монтгомери был неутомим и выискивал все новые места своими чуткими пальцами и нежно потирал их, а она только вздыхала и готова была сдаться. Соски ее отвердели, а между бедрами разливался жар.
Каким порочным и распутным он был! Разумеется, будучи ее мужем, Монтгомери имел право совершать подобные действия.
— Ты так красива, — бормотал он ей на ухо. — И так податлива, Вероника!
Она чуть не разрыдалась от удовольствия. Монтгомери прижался к ее обнаженным ягодицам. Дыхание его было тяжелым, а сам он был твердым.
Монтгомери бормотал слова восторга, и они казались столь непривычными, что это и шокировало Веронику, и приятно поражало. Ткань его одежды была жесткой и раздражала кожу, Отросшая щетина царапала щеку. Его губы казались теплыми, когда касались ее уха, а острые зубы прикусили мочку.
А потом не осталось ничего, кроме наслаждения, ничего, кроме жара, распространившегося по всему телу, и закончилось это внезапным криком Вероники.
Ее тело поникло в его руках, но в следующий момент она повернулась в его объятиях, заставила его опустить голову и прихватила зубами его нижнюю губу. Затем вцепилась в его рубашку, нетерпеливо желая ощутить близость его обнаженного тела и надеясь на то, что скоро он окажется обнаженным. Она жаждала этого.
В груди Монтгомери зародился рокочущий смех. Он поднял ее, не выпуская из объятий, и нежно и бережно уложил на кровать. Она лежала там, утомленная и окруженная наслаждением, как облаком. Вероника смотрела на его постепенно обнажавшееся тело по мере того, как он снимал одежду.
Рубашка, башмаки, штаны, нижнее белье — все это полетело в тот же угол, где приземлилась ее одежда.
Минутой позже Монтгомери, обнаженный, стоял рядом, и его мощный член был напряжен и поднят почти вертикально. Зачарованная зрелищем, Вероника потянулась и, дотронувшись до его органа, ощутила кончиками пальцев его твердость и жар.
Монтгомери присоединился к ней и теперь лежал, опираясь на руки и целуя ее.
Ее тело снова затрепетало от властного зова плоти, застенчивость и робость были забыты, и Вероника все болезненнее ощущала примитивное желание по мере того, как Монтгомери ласкал ее груди пальцами и ртом, прикусывал их зубами и умащал ее кожу влагой горячих губ. Вероника обвила руками его голову и прижала ее к груди.
Он отстранился, и она запротестовала. Монтгомери улыбнулся, но вскоре его улыбка поблекла, когда он опустил голову, чтобы снова поцеловать ее. Вероника провела ладонью по его мускулистым рукам, потом положила руки ему на плечи и смотрела ему в глаза, радуясь, что видит его в этом тусклом свете. Его глаза были полны жара, а бронзовое тело источало страсть.
Монтгомери медленно поднялся. Вероника собралась с силами, готовясь испытать боль, закрыла глаза и попыталась думать о королеве. Ей пришлось напомнить себе, что женщины всех времен проходили через это испытание и оставались живы.
Независимо от ее воли ноги Вероники раздвинулись, а бедра поднялись, облегчая проникновение. Монтгомери вошел в нее нежно, позволив приспособиться не только к его размерам, но и к самому акту. И почему-то то, что должно было показаться ей чужим и неприемлемым, она ощутила как нечто правильное и ожидаемое.
Монтгомери опустил голову и коснулся лбом ее лба. Дыхание его было хриплым.
— Я причинил тебе боль?
Вероника покачала головой.
Его глаза блеснули в полутьме.
— Ты немножко тесновата, — заметил он. — Зато мне чертовски хорошо.
Ее бедра поднимались, когда Монтгомери отделялся от нее, и опускались, когда он овладевал ею снова. Этот танец все повторялся, а ее руки продолжали сжимать его плечи. Глаза Вероники были широко раскрыты, и она не отводила взгляда от его лица.
Вдруг дыхание прервалось, ее горло сжалось, и она почувствовала, что готова расплакаться.
Вероника закрыла глаза и прижимала Монтгомери к себе по мере того, как ритм их движений ускорялся. Одна его рука, оказавшись между их переплетенными телами, ласкала ее лонный бугорок. Вероника вздрогнула, ощутив его прикосновение, и почувствовала, как падает в бездну, а потом взмывает ввысь. Ее тело изогнулось, стремясь еще больше приблизиться к нему, и она вскрикнула, удивленная новой волной наслаждения.
Монтгомери зарылся лицом в ее волосы, и тело его напряглось. Секундой позже он шепотом произнес ее имя, растягивая слоги, а голос его был мягким, как шелк. Потом он замер и неподвижно лежал поверх нее.
Вероника не смела открыть глаза. Ее руки нежно гладили его плечи и широкую грудь, купаясь в наслаждении близостью его тела и тяжестью, все еще давящей на нее.
Но очень скоро Монтгомери перекатился через нее и оказался лежащим рядом, прикрывая глаза рукой.
Она его разочаровала? Они долго лежали так, не разговаривая и не пытаясь придвинуться друг к другу. Возможно, она сделала что-то не так?
— Вероятно, мне следовало лежать неподвижно, — нарушила Вероника молчание.