Любовь и бесчестье

Да, незнакомец был раздражен и нетерпелив, но под этими эмоциями, накатывавшими волнами, Вероника ощутила страдание, столь острое, что ее саму будто полоснуло ножом.

И в этот момент она чуть было не спросила его, чем он так удручен, а удержало ее только воспоминание о дяде Бертране. Сколько раз он читал ей нотации?

— Вероника, ты не должна сообщать людям обо всем, что чувствуешь. Иначе они сочтут тебя готовой для Бедлама. Я должен заботиться о своем положении и поддерживать его. Мне не принесет пользы, если о моей племяннице пойдет слава как о сумасшедшей.

— Я не сумасшедшая, дядя Бертран, — отвечала Вероника. — Однако не могу не знать, что чувствуют люди.

— Твоя мать слишком потакала тебе, девочка. Нет такой вещи, как «дар».

Она отвечала, что не хочет слышать о своих родителях ничего дурного. Или просто отмалчивалась, понимая, что неповиновение не стоит усилий.

Вне всякого сомнения, ей повезло в том, что ее не заперли где-нибудь на чердаке или не отослали в какое-нибудь захолустье, приклеив к ней ярлык слегка слабоумной особы, способной распознавать мысли и чувства других.

Вероника открыла глаза, медленно повернула голову, чтобы видеть мужчину, который, как она поняла, испытывал внутреннее беспокойство.

— Если я скажу свой адрес, — спросила она, — дадите ли вы мне слово, что просто позволите мне выйти из экипажа? И не сочтете необходимым провожать меня до двери, и не дадите знать моим хозяевам, что произошло?

Незнакомец снова посмотрел на нее так, что Вероника заерзала под его неодобрительным взглядом.

— Если сочту, что вы в безопасности.

Смирившись, она назвала ему адрес дяди Бертрана, моля Бога о том, чтобы и дядя, и вся его семья уже спали, когда они окажутся на месте.

Незнакомец сообщил адрес кучеру, потом снова сел на место.

Через несколько минут они подъехали к дому дяди. Перед тем как уйти из дома нынче вечером, Вероника уже приготовила рассказ на случай, если кто-нибудь еще будет бодрствовать, когда она возвратится. Скажет, что ей захотелось глотнуть свежего воздуха. Что скучает по просторам и тишине Шотландии. Ведь это было правдой. Разве не так?

Единственно, что оказалось хорошего в положении бедной родственницы, — это то, что она не дебютировала в обществе и не собиралась появляться там, да и выбираться из дома отваживалась редко. Выходила только по поручению тети Лилли или дяди Бертрана. Причем поблизости от их дома не было лавок. Поэтому маловероятно, что кто-нибудь из их владельцев увидит и узнает ее.

Когда карета замедлила движение, потом остановилась, Вероника потянулась к дверце. Но прежде чем она вышла из кареты, ее спаситель подался вперед.

— Обещайте мне, что в будущем станете проявлять больше здравого смысла, чем сегодня вечером. Не знаю, сколько они вам заплатили, но никакие деньги не окупят подобного унижения.

— Они мне не заплатили, — сказала она.

— Тогда почему вы оказались там?

— Из любопытства, — ответила Вероника.

Это было единственным объяснением, которое она смогла озвучить.

— Чертовски опасное место, чтобы проявлять любопытство.

Вероника кивнула и открыла дверцу кареты. Придерживая слишком длинный балахон обеими руками, она ступила на мостовую, чувствуя, как холод охватывает босые ноги. Что случилось с ее башмаками?

Трудно будет объяснить потерю платья, ибо у нее их было всего три, и каждое из них из одинаковой синей ткани, которая, по словам тетки, считалась ноской.

Все служанки в доме одевались в платья из такой же прочной синей саржи, и она это знала. Но всегда могла сказать, что испортила платье, посадив на него пятно. Правда, тётка поднимет шум из-за расходов и спросит ее, почему она не пустила испорченное платье на тряпки.

Но как она сможет объяснить потерю башмаков?

— Вы колеблетесь, потому что боитесь, что ваше отсутствие откроется?

Вероника повернулась, испуганная тем, что незнакомец вышел из кареты и стоял за ее спиной.

Он представлял собой впечатляющую фигуру — высокий человек, обладающий неброской элегантностью и повадками хищника. Осторожность заставила ее сделать шаг назад.

— Вы его убили?

Его улыбка была острой и тонкой, как лезвие бритвы.

— Так вы помните?

— Выстрел, — ответила она. — Вы его застрелили?

— Нет, хотя он и заслуживал этого. Единственно, что пострадало, — это потолок.

Ночь была совершенно безмолвной, очень красивой и нежной. Слышалось только, как резвые лошади беспокойно перебирают копытами, топчась на месте. Туман был густым, и от этого уличные фонари казались маленькими лунами. В нос ударил слабый запах серы и вызвал раздражение в горле, напомнив, что желудок все еще бунтует.

Балахон был тонким, а влажный весенний воздух холодным. Ей пора было идти, но она сжала руки, набрала полную грудь воздуха и повернулась к нему лицом.

— Знаете, эта вещь волшебная, — сказала Вероника.

— Что? Зеркало?

Незнакомец бросил нетерпеливый взгляд через плечо на карету.

— Отдайте его мне? — спросила она. — Совершенно ясно, что вам оно ни к чему.

— Оно не мое, — ответил он. — Его принесли к моей двери в сундуке с женской одеждой. Похоже, оно принадлежит прежней владелице дома, который я купил.