Любовь и бунт. Дневник 1910 года

...

Л. Н. Толстой . Дневник для одного себя.

Всё тяжелее и тяжелее с С. А. Не любовь, а требование любви, близкое к ненависти и переходящее в ненависть.

Да, эгоизм – это сумасшествие. Ее спасали дети – любовь животная, но все-таки самоотверженная, а когда кончилось это, то остался один ужасный эгоизм. А эгоизм самое ненормальное состояние – сумасшествие.

Сейчас говорил с Сашей и Михаилом Сергеевичем; и Душан, и Саша не признают болезни. И они не правы.

29 августа

Вчерашняя злоба Льва H – а так тяжело на меня подействовала, что я не спала ночь, молилась, плакала и с раннего утра ушла бродить по парку и лесу. Потом зашла к милой фельдшерице – Анне Ивановне; там она и ее трогательная и сочувственная старушка-мать утешали меня. Л. Н. меня везде искал и не нашел. Я вошла к нему. Он говорил, что подтверждает обещания свои: 1) не видать Черткова, 2) не отдавать ему дневников и 3) не позволять снимать фотографии, но опять-таки ставит условием: мирную жизнь. Сам сердился и кричал вчера, и опять я виновата. Он придерется к чему-нибудь, чтоб видать Черткова, нарочно меня расстроит и нарушит обещания. Вот чего я боюсь. Но тогда я уеду, и наверное. Пережить второй раз то, что я перестрадала, немыслимо.

Получила телеграмму от Левы, что суд над ним назначен не 13-го, а 3 сентября и что он уезжает 31 августа. Я рада была предлогу уехать и, главное, хотела повидать сына, проститься с ним, подбодрить его. И вот мы с Сашей поехали на Благодатную, на Орел и в Ясную. Прощались мы с Л. Н. любовно и трогательно, и даже плакали оба и просили друг у друга прощение. Но эти слезы и это прощание были как будто прощаньем с прежним счастьем и любовью; точно, проснувшись еще раз, любовь наша, как любимое дитя, хоронилась навсегда, пораненная, убитая и убивающая горем от ее исчезновения и перехода к другому лицу. Мы с Левочкой оплакивали ее в объятиях друг друга, целуясь и плача, но чувствуя, что все безвозвратно! Он не мог разлюбить Черткова и чувствовал это сам, мучаясь!

Ехала я сонно, устало, точно вся разбитая. Холод, 2 градуса, мы с Сашей зябли и зевали. Приехали в пятом часу утра.

...