Любовь и честь

Поначалу казалось, что завывает и рычит целый легион демонов, словно где-то неподалеку разверзлась земля и приоткрыла адские недра. Но потом мы немного успокоились и прислушались повнимательнее к потревоженной тишине.

— Это не позади нас, — сказал я.

— Нет, — отозвался Горлов. — Впереди.

По обе стороны от ямщика висели сальные фонари, и Горлов, шагнув на скамейку рядом с Панкиным, снял один из них и поднял вверх.

— Поезжай, Петр! — коротко крикнул он.

Сани тронулись, и я тоже встал на скамью по другую сторону от Панкина, вглядываясь в темноту.

Дикие крики впереди стали громче и многочисленнее, а потом стихли. Лошади остановились. Горлов поднял фонарь повыше, вглядываясь вперед, в темноту ночи.

Впереди блестели горящие огоньки, — десятки пар, и все устремлены в нашу сторону… Глаза…

Рядом со мной грохнул выстрел, и огоньки-глаза метнулись в стороны по сугробам и замелькали между деревьев. Повернув голову, я увидел, как Горлов прячет пистолет обратно под шубу. А я и понятия не имел, что он вооружен.

Эхо выстрела гулко прокатилось по заснеженному лесу, смыкавшемуся верхушками деревьев с черными облаками, и все снова стихло.

— Поехали, — негромко скомандовал Горлов, и лошади тронулись вперед, подчиняясь вожжам в руках Петра.

Теперь снова стало так тихо, что было слышно, как скрипит снег под полозьями и копытами.

Из темноты показались стоявшие на дороге сани, и Петр свернул, объезжая их. Он остановился рядом с лежавшей на снегу упряжью, в которую должны были быть запряжены лошади. Он взял другой фонарь и поднял его. Я соскочил на снег и тут же услышал, как с другой стороны спрыгнул Горлов и пошел ко мне.

То, что я увидел, заставило меня не только онеметь. Я вообще не мог ни о чем думать. Лошади, а вернее их начисто обглоданные скелеты, все еще были в упряжи, которая, собственно, и держала их вместе. Я в тупом оцепенении смотрел на кровавый снег, истоптанный волчьими лапами, и ясно представлял, как и ямщик, и пассажиры пытались отбиваться, и как волки рвали их, замерзших и застывших от ужаса, прямо в санях. Сколько же было этих голодных волков, если они смогли на ходу остановить и так быстро обглодать до костей упряжку лошадей, не говоря уже о людях? Я вдруг перестал чувствовать холод и усталость, а ощущал только бесконечную пустоту русской зимней ночи.

Мы все молча смотрели на окровавленный снег, когда жуткий вой снова прорезал тишину ночи. В ту же секунду мы бросились к своим саням. Петр взмахнул кнутом, и лошади рванулись по заснеженной дороге.

Мы так и летели в ночи, и мне казалось, что никто не в силах догнать нас, но черные облака лениво обгоняли нас, словно сани стояли на месте, а вой позади неумолимо нарастал.

Мы с Горловым молча сидели, каждый в своем углу, и купец, поглядев на нас, обратился ко мне:

— В Санкт-Петербурге волки рыщут прямо по улицам.

— Двуногие? — поинтересовался я.

Купец секунду смотрел на меня, потом откинул голову и хрипло рассмеялся. Горлов по-прежнему глядел куда-то вперед, и мне показалось, что он старается не смотреть на Панкина, чтобы не выдать свой страх.

Вой приближался.

Мы все застыли, кроме Петра, который подался вперед, погоняя лошадей.

Рычание и вой уже доносились прямо из-за саней, почти сбоку.

Я взглянул на купца. Он сидел выпрямив спину и широко открытыми глазами тупо смотрел на дорогу позади нас.

Я снял шубу и, оказавшись в форме Шестой бригады прусской легкой кавалерии, вытащил из ножен саблю. Обычно лязг вынимаемой сабли успокаивал меня, напоминая, что у меня есть чем постоять за себя, но сейчас это не сработало. Горлов тоже завозился рядом со мной, перезаряжая пистолет.

Взглянув на Панкина, я быстро открыл свою сумку, стоявшую под сиденьем, и вытащил оттуда кинжал.

— Держи! — крикнул я, а когда он только тупо посмотрел на меня, повторил это слово на французском, но это тоже не помогло, и я готов был прибить его. Страх — это топливо боя, но паника — это яд. И, увидев побелевшее от ужаса лицо купца, я отвернулся, не желая смотреть на это удручающее зрелище.

Сани летели так быстро, что все звуки позади нас казались призрачными. Но, едва повернув голову, я увидел волка, стелящегося по снегу рядом с санями и подбирающегося к боку пристяжной. Крепко держась левой рукой, я перегнулся и рубанул его по голове. Обливаясь кровью, волк покатился по снегу, но его тут же накрыла волна догоняющей стаи.

Горлов повернулся и, прицелившись, выстрелил в скопище мохнатых спин и оскаленных клыков. Пуля оторвала лапу одному из волков, но он сначала даже не заметил этого и только через несколько секунд начал хромать и исчез среди стаи.

Я снова перегнулся через борт саней и стал рубить направо и налево…