Будучи однажды в Нарве, Екатерина встретила шведских офицеров, препровождённых сюда, по взятии Дерпта, вместе с полковником Гейненом, в полку которого служил её муж, Иоган Крузе. «Они спрашивали её: не желает ли она возвратиться к своему мужу? На это Екатерина сказала, что Иоган может делать, как хочет, она же не желает не только жить с ним, но и видеть его, так как в настоящее время владеет всем, чего только княгиня могла бы желать».
[В связи с этим Брабантом стоило бы тут упомянуть ещё о том, что] в последние дни жизни Екатерины русский двор пребывал в великом волнении в связи с вопросом о её наследнике. Эта проблема вызвала даже спор, доходивший до грубости, между князем Меншиковым и министром герцога Гольштейнского Бассевичем. Князь Меншиков поддерживал права Великого князя Московского, внука Петра I и его первой жены, а Бассевич поддерживал претензии княгини Анны Гольштейнской и цесаревны Елизаветы – дочерей второй жены Петра I. Именно в этом споре Меншиков отмечал и доказывал порочность рождения дочерей Екатерины, которых он считал вдвойне незаконнорождёнными, так как родились они в то время, когда брабант (муж Екатерины) и Евдокия (жена царя) были ещё живы. Если князь Меншиков и был неправ в этом случае, так лишь в том, что выражал своё мнение в столь неосмотрительных и непристойных терминах, что мне стыдно их вспоминать.
Об этом времени и о последовавших за сим, касающихся её, как настоящей Царицы, событиях, равно как и о поводах к её возвеличению, я сейчас сообщу некоторые известия.
Знакомство Петра с Екатериной относится к 1703 году.
У князя Меньшикова Екатерина также пробыла недолго; ибо случилось как-то, что ей пришлось пройти с столовою посудою через зал, в котором находились Царь и князь Меньшиков. Тут счастье ей так благоприятствовало, что она понравилась его Царскому Величеству, и князь, по его приказанию, удалился в другую комнату.
В этом плену [у Меншикова] она сумела так завладеть своим хозяином, что через несколько дней после её появления в доме уже нельзя было сказать, кто из них двоих был рабом. Так обстояли дела, когда царь, проезжая на почтовых из Петербурга, который назывался тогда Ниеншанцем, или Нотебургом, в Ливонию, чтобы ехать дальше, остановился у своего фаворита Меншикова, где и заметил Екатерину в числе слуг, которые прислуживали за столом. Он спросил, откуда она и как тот её приобрёл. И, поговорив тихо на ухо с этим фаворитом, который ответил ему лишь кивком головы, он долго смотрел на Екатерину и, поддразнивая её, сказал, что она умная, а закончил свою шутливую речь тем, что велел ей, когда она пойдёт спать, отнести свечу в его комнату. Это был приказ, сказанный в шутливом тоне, но не терпящий никаких возражений. Меншиков принял это как должное, и красавица, преданная своему хозяину, провела ночь в комнате царя.
Нет необходимости говорить, что это трио не страдало деликатностью. В отношении бесцеремонности он [Пётр] доходил до необычайных размеров, и на этот счёт существуют анекдоты, свидетельствующие о том, что он не стеснялся в проявлении грубых выражений своей страсти в присутствии посторонних и даже послов.