Любовь и другие диссонансы

Вы знаете, как это сделать? Иногда это бывает необходимо. Когда так ненавидишь себя за слабость, что стыдишься посмотреть в зеркало. Ругаешь себя, бьешь по щекам, можешь даже ткнуть булавкой в бедро или порвать сережкой ухо. Или строго говоришь: «Даю тебе десять минут, и всё». Проходит десять минут, пятнадцать. Кровь на мочке подсыхает. Булавка валяется на полу, ты ее поднимаешь. Зеркало глумится беззвучно, кривится пустой амальгамой. Ведь ты никак не можешь перейти в нужное агрегатное состояние. Допустим, в твердое. Плещешься жидкостью. Занимаешь объем, как газ. И ничего более.

Вот был бы рецепт. Простой, надежный. Например: выпить две таблетки но-шпы, три раза плюнуть на север и подпрыгнуть на левой ноге. Или сложнее: встать на голову и стоять так, насвистывая «Богемскую рапсодию», потом съесть сырой топинамбур, без соли и перца, и воспарить.

Но готовых рецептов нет, каждый раз придумываешь новый. Экспериментируешь. Выйти в неурочное время на улицу, купить пирожок с неизвестной начинкой, откусить, выплюнуть, снять обувь и идти босиком. Сесть на скамейку, потом лечь на нее. Не стыдиться редких прохожих. Смотреть в небо, что ли. Или на землю, на муравьев и этих, продолговатых, красненьких — клопов-солдатиков. Закрыть глаза. Слушать, как проезжают автомобили и общественный транспорт. Если повезет — прозвенит трамвай, напомнив детство. Придумать новую жизнь, хорошую. Сочинить новые стихи, недлинные. Отправить эсэмэской подруге, потому что это смешно. Пошевелить в воздухе пальцами рук или ног. Определить, изменилось ли твое агрегатное состояние. Понять, что все осталось, как было.

— Я задержался, дорогая.

Сергей, довольный, румяный, с ярко-бирюзовым полотенцем на бедрах, смотрел на нее. По комнате распространился запах парфюма.

— Ах ты, мой зайчик, — ласково продолжил он. Анна напряглась. — Какой умный зайчик, сидит в креслице, ждет своего котика… А как ты смотришь на то, чтобы мы сделали друг другу приятное? Иди ко мне, мой котик, — промурлыкал он.

Анна тут же почувствовала приближение приступа и начала судорожно искать глазами ингалятор. Что за омерзительные слова — «котик», «рыбка», «зайчик»! Почему нельзя сказать «любимая»?

«Сделать приятное» означало две вещи, допустимые в их интимной жизни.

Первое. Он погладит Анну по голове. Потом возьмет ее обеими руками и опустит к бедрам. Даже герои фильмов Тинто Брасса проявляли больше фантазии, прежде чем перейти к самому главному.

Второе. Он подойдет сзади, очень близко. Подтолкнет ее к кровати — так, что она распластается по одеялу, словно подстреленная утка. Потом Сергей будет долго пыхтеть и даже стонать. И самоуверенно спросит: «Тебе ведь было хорошо, малыш?»