Любовь и другие диссонансы

Через несколько минут на столе появились бутылки, рюмки и тарелки с закуской. Милиционеры расстегнули мундиры, переводчица ушла, психиатр снял свою смешную шапочку, а директор развязал галстук. К полудню администратор проводила меня в лучшие апартаменты. Я упал в огромную кровать и мгновенно заснул.

Анна

Уже в девять утра она открыла массивную дверь Госархива. Охранник удивился:

— Не спится вам, Анна Борисовна. Весна на дворе, сил никаких ни у кого нет, витаминов не хватает. А вы в такую рань на работу.

— Не спалось сегодня, Евгений Витальевич, кошмары замучили, — улыбнулась она.

Взяла ключи и быстро поднялась по широкой лестнице. Она могла найти свой кабинет с завязанными глазами. Память вообще странная вещь: она хранит каждый шаг и поворот на привычном пути, а порой мучает приходящими некстати призраками, вызывая щемящую боль. Анна вспомнила, как в детстве мечтала стать актрисой. Заучивала наизусть длинные стихи и монологи. Рассказывала за чаем дедушке. Он внимательно слушал, делал замечания. Тогда она думала, что ей есть что сказать людям, что она может быть избранной. Она шила из занавесок и маминых платьев сценические костюмы, представляла себя в свете рампы. Как же легко отказалась она от своей мечты, предала ее, даже не попытавшись воплотить в жизнь. На первом туре экзаменов в Школу-студию МХАТ, когда она взволнованно читала Ахматову, ей казалось, что еще чуть-чуть — и в ней взорвется, как шаровая молния, вся человеческая любовь и скорбь. Но белокурая женщина с голубыми глазами — Анна так никогда и не узнала ее имени — разрушила ее мечту.

— Слишком нестандартна, слишком эмоциональна. Все слишком….

Анна открыла кабинет, не включая свет, подошла к музыкальному центру и поставила диск. В минуты растерянности и сомнений по поводу замыслов Создателя, а то и в претензиях к нему, она любила слушать Моцарта. Казалось, он точно знает ответы на вопросы. Его музыка вселяла уверенность. В ней добро безоговорочно побеждало зло. В отличие от Паганини с его надрывом. Сейчас Анне просто необходимо было услышать гармонию. У Моцарта гармония идеальна. Особенно в Сороковой симфонии.

Присела, не сняв пальто. Достала сигарету, закурила, закрыв глаза и внимая каждому звуку.

— Анечка, дорогая, что это вы? Неужели курите? — Марина Петровна стояла на пороге и тревожно смотрела на нее.

— Захотелось.

— У вас же астма!

— Ничего со мной не случится.

— Потушите сигарету, немедленно! Я сейчас чаю заварю.

Анна сняла пальто, села к столу и включила компьютер. Марина Петровна накрыла заварочный чайник полотенцем, присела рядом.

— Сегодня соседа своего утром встретила. Грустный такой. У него дочка год назад за поляка замуж вышла. Он здесь по делам фирмы был, какой-то строительной. Хороший парень. Открытый. Добрый. Он ее в Варшаву увез. И тут такое! Словно гром среди ясного неба. Он говорит, поляки вообще не понимают, как жить дальше. Многие не верят в случайность.

— Да, тут волей-неволей задумаешься, — кивнула Анна. — Как могло случиться, что вся политическая элита Польши, военнослужащие и духовенство сели в один самолет, которому суждено было разбиться? Помните, Марина Петровна, мы про замыслы Всевышнего в Берлине говорили. Рассуждали так умно… — голос Анны дрожал. — Какие замыслы? Как он может равнодушно взирать на то, как разбивается пассажирский самолет… Как гибнут дети…

— Даже не знаю, что вам ответить, Анечка. Сама вчера не могла заснуть, все думала. Даже корвалол пришлось выпить. Давайте-ка чаю.

Работы накопилось много. Анна должна была систематизировать материалы берлинской выставки для архива и публикаций, но никак не могла сосредоточиться.

В тот день они с Мариной Петровной задержались на работе. Такое часто случалось. Обеим некуда было спешить…. Недовольный охранник дважды заходил к ним, потом махнул рукой и отправился с банкой пива смотреть футбол.

По дороге домой Анна заехала в универсам за покупками. Открыла дверь подъезда, начала медленно отсчитывать ступени. Добравшись до своего этажа, вдруг поняла, что больше всего на свете сейчас хочет увидеть Дашу. Они общались всего каких-то несколько часов, но эта девушка стала ей родной и близкой. Наверное, самой близкой.

Бросила сумку с продуктами в холле, не разуваясь, прошла в спальню. Открыла дверцу тумбочки. Под документами и фотографиями лежала сложенная вчетверо записка с адресом Даши.

Анна прижала ее к лицу. Представила Дашины губы цвета спелой вишни, ее беспокойные маленькие руки, темные волосы, чуть раскосые блестящие темные глаза.

— Не понимаю, что со мной происходит, черт возьми! — сказала вслух. — Да и не хочу понимать!

Сергей снова был на Севере или где-то еще. Может быть, у очередной любовницы. Какая разница. Так даже лучше. Ничего не придется объяснять.

Усевшись на краю кровати, стянула сапоги. Скинула пальто, рывком, так что отлетела пуговица, расстегнула строгий пиджак горчичного цвета. Оставшись в нижнем белье, распахнула шкаф и стала перебирать вешалки с прямыми брюками, сдержанных тонов костюмами, белыми блузками.

— Не то, не то, — бормотала она.