Любовь и другие виды спорта

Совсем как подростки на первом свидании, мы скованно болтали, задавали друг другу вопросы, ответы на которые нас нисколько не интересовали, смеялись над несмешными шутками и старательно выказывали энтузиазм. Хотя до этого мы уже трижды встречались, я ощущал себя не в своей тарелке и буквально лез из кожи: выдумывал все новые темы, проникновенно улыбался, демонстрировал остроумие и раскованность. Но моему истощенному организму этот изнурительный и тяжкий труд оказался не по силам. Уже через несколько минут я был как выжатый лимон.

Пока Сара отвечала на очередной пустой вопрос, я вяло наблюдал, как двигаются ее губы, и отчитывал себя: «Расслабься… перед тобой красивая и умная женщина… просто общайся с ней и получай удовольствие… как раньше». Вот только «как раньше» не получалось. Сегодня у нас было свидание. Запланированная встреча. Обоюдное представление. Садомазохистский аттракцион, в котором участники проверяли и оценивали друг друга. Мне вдруг стало тошно. И захотелось спать. Чувствуя, что вот-вот отрублюсь, я прервал Сару, извинился и сбежал в туалет.

Глядя в зеркало, я последними словами материл кретина, отражавшегося в нем, хлопал по щекам и брызгал в физиономию ледяной водой. Мысль о том, что впереди еще целый вечер, приводила меня в исступление. Жаль, что нельзя навсегда остаться в этом сортире и закончить здесь свое жалкое и никчемное существование. Деваться мне было некуда, пора возобновлять пытку.

— Извини, — проговорил я, возвращаясь к бару, — что-то контактные линзы барахлят.

Я хотел засмеяться, чтобы как-то разрядить обстановку, но смех слишком напоминал кашель смертельно больного человека. Схватив свой бокал, я резким движением взболтал его содержимое и одним махом проглотил остатки пива. После чего мрачно уставился в пол. В голове моей царила звенящая пустота.

Спасение явилось в лице метрдотеля:

— Ваш столик готов, сэр.

Нас повели через огромный главный зал, забитый под завязку. Хоть с рестораном не прогадал. Тусклые напольные светильники в сочетании с тщательно подобранными цветами интерьера создавали сюрреалистический эффект. Мягкие волны необычной и ненавязчивой музыки — если это вообще можно было назвать музыкой — выплывали из какого-то невидимого источника. За столиками, мимо которых мы шли, сидели веселые благополучные люди, все как на подбор молодые, стройные, красивые и элегантные, все окутаны ореолом легкой богемности, все буквально излучали творческую энергию. Словом, за столиками сидели истинные манхэттенцы. Я понятия не имел, кто они, кем работают и на что живут, но совершенно точно это были не банковские клерки, не адвокаты, не врачи и не учителя — слишком уж бросалась в глаза их раскованность и естественность, слишком непринужденно звучал их смех и слишком блестели глаза.

Наш столик находился в самом углу. Тонкие красные свечи разной длины горели в центре стола, покрытого темно-синей скатертью. Столовые приборы необычной формы поджидали нас возле огромных белых тарелок. Метрдотель помог Саре сесть, освободив меня от этой неловкой обязанности. Изучение меню заняло несколько минут.

К нам подошел официант, расцвел в счастливой улыбке и почти выкрикнул:

— Добрый вечер! Как ваше настроение?

— Спасибо, хорошо, — ответили мы, переглянувшись.

— Замечательно! Меня зовут Тим! Вы у нас первый раз?

— Да.

— Превосходно! Уверен, вам у нас очень понравится.

Будь у меня с собой пистолет, я бы его точно пристрелил. Бессмысленное нагромождение превосходных форм и восклицательных интонаций режет ухо не меньше, чем скрип пенопласта по стеклу. Наше свидание и так висело на волоске, а тут еще этот Тим — Тим! — подобострастный, приторно сладкий и, несомненно, голубой — с восклицательным знаком. Его показной, бьющий через край энтузиазм в считанные секунды превратил меня из унылого язвенника-грубияна в маньяка-убийцу. Пока он взахлеб перечислял все прелести просто сказочного фирменного меню, Сара давилась смехом, наблюдая не столько за ним, сколько за мной, бесившимся от едва сдерживаемой злобы. Как только официант удалился на безопасное расстояние, она расхохоталась в голос.

Отсмеявшись, она отпила вина и внезапно сказала:

— Расскажи мне о своем творчестве.

— О чем? — мгновенно напрягся я.

— Давно ты пишешь?

— Почти пять лет.

Ну вот, сейчас последует сакраментальный вопрос, а публиковался ли я.

Сара сделала небольшой глоток и посмотрела на меня с интересом:

— А почему ты пишешь?

Такого я не ожидал. Никто и никогда не спрашивал меня, почему я пишу. Я открыл было рот, но понял, что у меня нет дежурного ответа. Пришлось выдержать паузу и неторопливо приложиться к бокалу.

— Только не говори, что ты должен, — предупредила Сара.

— В каком смысле — должен?

— Я читала, что многие пишут, поскольку якобы чувствуют, что должны это делать. Как будто внутренний голос им постоянно об этом талдычит. А для других это что-то вроде терапии.

Я обрадовался, что разговор перешел на более общие темы.

— Ну да, так и есть. Самые лучшие писатели занимаются этим именно потому, что иначе не могут. Но вообще причины самые разные.