Любовь и фантазия

Но вот наконец он предстал перед деем, восседавшим в окружении сановников на своем диване. Бразевитц стоит спиной к собравшимся янычарам. И каждый раз, когда он громким голосом переводит одну из статей соглашения, позади него вздымается волна гнева. Молодые офицеры предпочитают избрать смерть. «Смерть!» — твердят они… Переводчику чудится, что он стоит на краю гибели. Изложив в деталях все условия соглашения (оно должно быть подписано на другой день, до десяти часов), он выпивает лимонад, который прежде отведал дей, все еще стремившийся, даже накануне своего падения, соблюдать хорошие манеры. Затем Бразевитц, живой и невредимый, отправится в обратный путь.

Но из-за пережитой опасности, а также по причине своего преклонного возраста переводчик, добавляет Ж. Т. Мерль, встретившийся с ним 7 или 8 июля, заболеет от нервного потрясения и через несколько дней умрет. Словно разъяснение этого высокомерного выражения «на милость победителя», пришедшего вдруг на ум французскому военачальнику, должно было повлечь хотя бы одну жертву: того, кто принес эту весть!

Дав жизнь слову на языке противника (уж не знаю, на турецком ли языке пошатнувшейся власти или на арабском — языке мавританского города), Бразевитцу, казалось, пришлось поплатиться за это собственной жизнью.

Ну а пока что с наступлением ночи он возвращается к французским постам. Миссия его закончена. Завтра утром дей в письменном виде отречется от власти.

Алжир, пока еще свободный город, готовится провести на свободе свою последнюю ночь.

Но уже другие поведают об этих решающих минутах: генеральный секретарь, «баш-катеб», бея Ахмеда из Константины (который соберет вокруг себя непокорных и будет еще почти двадцать лет вести борьбу на востоке) напишет свой рассказ по-арабски. Немецкий пленный, которого отпустят на другой день, вспомнит эту ночь на своем языке; два пленника, уцелевших после гибели своих кораблей за несколько месяцев до этого, оставят запись по-французски. Добавим еще английского консула, который отметит этот переломный момент в своем дневнике… А я, я думаю о тех, кто спал в Городе в эти мгновения… Кто из них воспоет позднее эту агонию свободы, какой поэт, вдохновленный упрямой надеждой, осмелится заглянуть в будущее и увидеть конец этого отклонения с истинного пути?..

Муфтий Хаджи Ахмед-эфенди с чрезмерным многословием опишет — это случится десятки лет спустя — возмущение своих сограждан:

«Что касается меня, то, не будучи в силах решиться на это, я собрал правоверных мусульман… Я призывал их следовать за мной на борьбу с врагом. И вот, покаявшись и сказав друг другу последнее «прости», они двинулись мне вослед с криками «Аллах кебир». [26]В этот момент дорогу нам преградили женщины, они бросали к нашим ногам детей и кричали: «Хорошо, если вы вернетесь победителями, а если нет? Так знайте же, что неверные придут и обесчестят нас! А теперь ступайте, только прежде убейте нас!»

Конечно, сцена выглядит несколько напыщенной и тяжеловесной, но, во всяком случае, она отражает драматический накал страстей. Началось массовое бегство, тысячные толпы заполонили дорогу на Константину. Другие при ясном свете луны устремляются к морю и, набиваясь в лодки, обвешанные всевозможными тюками, плывут целыми семьями на мыс Матифу. Мне думается, мелкого люда среди них было гораздо больше, чем торговцев и вообще баловней судьбы. Кто из богатеев останется, спасая свое достояние, свои дома? Кто из горожан предпочтет собрать последние пожитки, кое-какие драгоценности и, взгромоздив на мулов детей и женщин, поспешит присоединиться либо к армии под водительством бея Константины, либо к армии бея Титтери, направлявшейся в долину Митиджа?

За одну только ночь Город потерял почти две трети своего населения. Две с половиной тысячи солдат, отказавшись сдаться, считая это бесчестьем, с оружием в руках пойдут за беем Ахмедом.

Что же касается муфтия Ахмеда-эфенди, то дей заверил его, что французы обязались не входить в мечети и не трогать гражданское население. Поэтому он пытается успокоить бушующий народ.

«Все население, и мужчины и женщины, столпилось у моего жилища, жалобно стеная:

— Раз все равно придется погибать, лучше уж умереть на пороге у алима!» [27]

Армия-победительница готовит на завтра праздничное представление: де Бурмон предписывает организовать 5 июля торжественное вступление войск в Город. Честь открытия шествия выпала на долю артиллеристов и саперов. Сам он желает войти в Город сразу же вслед за 6-м полком и его барабанщиками.

Взятие власти сопровождается новыми назначениями: начальника полиции, командующего морским флотом, казначеев. Дивизии трех генерал-лейтенантов займут определенные позиции.