Любовь и фантазия

Мызу мою поджигали три раза. Когда они поднимались в горы и видели, что все у нас в порядке, они понимали, что, пока их не было, «братья» заново отстроили наш дом! А черепицу на крышу они приносили с помещичьих ферм. Французские солдаты опять все уничтожат. А «братья» опять принесут черепицу с французских ферм и отстроят нам жилье… Тут снова возвращаются французы… Потом уж мы решили готовить пищу прямо под открытым небом, потому что стены были, а крыши не было, случалось нам и в лесу иногда готовить.

На третий раз отправили нас в деревню. Спустили с гор и поселили в палатках. Вода в уэде как раз начала прибывать. А нам ничего не дали: ни одеял, ни еды. Оставили кто в чем был. Они думали, мы умрем. А мы взяли да не умерли… Расселились кто куда смог: кто к родному брату, кто к двоюродному. Я же отправилась в Хаджут к своей племяннице Дженнет. Спряталась у нее и все время твердила:

— Осторожней, Дженнет! Если станут говорить, что твоя тетка прячется у тебя, ни за что не признавайся! Скажи, что меня нет!

Как заслышу, бывало, какой-нибудь шум или разговор у дверей, тут же прячусь под матрасом, проскользну, словно змея!.. А когда люди уходили, я спрашивала:

— Ну что, ушли?

— Ушли!

Боялась я, хоть и знала, что люди эти приходили с чистым сердцем, «во имя Аллаха и его пророка», и все-таки если бы они увидели меня, то потом наверняка проговорились бы, а могли и такое сказать: «Лла Зохра из Бу Семмама тут! А раз она пришла, то из-за нее и Хаджут могут спалить!» Так что мне приходилось прятаться!

Чего только со мной не приключалось! О Аллах, чего только мне не довелось пережить!

Ропот

Дженнет сидит у порога, прямо на полу или на белоснежной бараньей шкуре.

Косой солнечный луч падает на ее большое тело, скрытое под пестрой хлопчатобумажной накидкой. Толстая коса черных волос обрамляет тонкие черты ее лица. Она ждет: супруга ее забрали, когда военный патруль остановил на дороге автобус, с тех пор прошел уже год; где-то он теперь, в какой тюрьме, в каком лагере, а может, он давно погиб? Дженнет грезит о сыновьях и дочерях, которые так и не родились у нее за все двадцать лет бесплодной супружеской жизни.

В глубине комнаты, в самом углу, притулилась ее старая тетя, спустившаяся с гор. Ее едва видно, зато явственно слышна ее неумолчная жалоба:

— Не пускай их сюда, о дочь моей сестры! Может, хоть на этот раз твои болтливые соседи ни о чем не проведают, будь они прокляты, сердца у них нет, у этих выродков, живодеров, отродьев гиены!

Голос звучит то мелодично, то хрипло, жалобные причитания разбавляются время от времени цветистыми проклятиями. Потом после минутного затишья слышится привычная молитва… Сама Дженнет никогда не молится, даже если слышит заунывные призывы муэдзина, рассыпающиеся причудливыми арабесками.