Любовь и французы

Общеизвестно, что главными фаворитками Людовика были Луиза де Лавальер ^{102}, скромная, слегка прихрамывавшая блондинка, по выражению мадам де Севинье ^{103}, «маленькая фиалка», которая была в него искренне влюблена, ее коварная соперница, мадам де Монтеспан ^{104}, представившая ко двору свою собственную преемницу (сама того не подозревая), и строгая мадам де Ментенон ^{105}, ставшая в конце концов морганатической супругой короля и наполнившая Версаль тоской покаяния.

Лавальер искренне стыдилась своего положения. Дважды она скрывалась в монастыре, и каждый раз король возвращал ее обратно: первый раз — из Сен-Клу, пригрозив, что его солдаты сожгут монастырь, а второй — из монастыря визитандинок в Шайо, куда он приехал за Луизой лично. Семь лет спустя, когда Лавальер надоела королю, а при дворе царила Монтеспан, первая получила высочайшее разрешение удалиться в обитель кармелиток, где провела последующие тридцать пять лет — большую часть своей жизни. Когда Лавальер принимала постриг, рядом с ней во время церемонии сидела сама королева, простившая свою фрейлину, а проповедь читал не кто иной, как Боссюэ ^{106}.

Многих современников шокировало одновременное царствование двух любовниц Людовика. «Король,— писал Висконти,— живет со своими фаворитками как с законной семьей. Королева принимает у себя их и их внебрачных отпрысков, как если бы это было ее святым долгом. Слушая мессу в Сен-Жермене, они сидят перед его величеством: слева — мадам де Монтеспан с детьми, справа — другая (имеется в виду Лавальер). Они набожно молятся, держа в руках четки и молитвенники, в экстазе воздев очи горе — не хуже святых. Короче говоря, этот двор — грандиознейший фарс на свете».

Фарс этот стоил немалых денег. Лавальер получила земли и титул герцогини, Монтеспан — замки и угодья Глатиньи и Кла-ньи, Франсуаза Скаррон (впоследствии ставшая мадам де Мен-тенон) — замки, около семнадцати миллионов досталось принцессе Субиз, а мадемуазель де Фонтанж ^{107}король вознаградил пенсионом в двести тысяч луидоров и герцогским титулом. Я уже не говорю об отмечавших появление очередной королевской фаворитки пышных маскарадах и празднествах — примером могут служить «Наслаждения Очарованного Острова», длившиеся неделю и бывшие в Европе у всех на устах. До 1682 года, когда король оставил Париж и удалился в Версаль, двор кружился в неустанном вихре празднеств, не менее десяти тысяч человек при этом ежедневно стремились оказаться в непосредственной близости Roi Soleil [116], короля-диктатора.

Весь блеск померк, когда воцарилась набожная мадам де Ментенон, а Монтеспан впала в немилость. К тому же король старел.

Ходили слухи, будто Монтеспан отравила мадемуазель де Фонтанж и пыталась отравить Лавальер. Постоянно опасаясь лишиться благосклонности его величества, она втайне советовалась со знаменитой Ла Вуазен ^{108}— ворожеей, торговавшей любовными зельями, в чью многочисленную клиентуру входили знатнейшие женщины страны. Но Ла Вуазен торговала не только любовными напитками — она продавала яды, предназначавшиеся для устранения «лишних» близких, и наводила порчу во время «черных» месс, когда нагие тела служили алтарем аббату Жибуру — безобразному расстриге, чей потир был наполнен кровью убитых детей. В этих обрядах Ла Вуазен в расшитом двумястами пятью золотыми орлами малиновом бархатном плаще исполняла роль жрицы.

Однако никто и никогда не связывал мадам де Монтеспан с этой ведьмой, пока Ла Вуазен не арестовали по обвинению в совершении многих убийств и на заседаниях Chambre Ardente ^{109}(заседания в ней проходили поздно вечером, при зажженных свечах, отсюда и ее название) не выяснилось, что фаворитка присутствовала на «черной» мессе, прося Сатану умертвить мадемуазель де Аавальер, и даже пыталась убить его величество. Некоторые протоколы были переданы Людовику, впоследствии он сжег их. Ла Вуазен живьем сожгли на костре на Гревской площади. Луи заметно охладел к фаворитке. Согласно выпущенному в 1682 году эдикту, все гадалки подлежали изгнанию из страны, смертная казнь распространялась на всех, признанных виновными в отправлении «черной» мессы, и запрещалось без специального на то разрешения продавать для медицинских целей «ядовитых насекомых», в число которых включались змеи и жабы, столь любимые ведьмами. Духовники были встревожены количеством женщин, подверженных искушению отравить своих спутников жизни. Париж кишел потенциальными госпожами Бовари. ^{110}