Любовь и Гниль: Сезон 1 (Эпизод 1 - 6)

И хотя некоторые места пострадали от рук мародёров, большинство предприятий, городов и районов были просто заброшены. Казалось, люди просто исчезли или получили приглашение на обед к Пожирателям, в то время как я весьма кстати была вычеркнута из списка гостей.

— Пейдж, ты серьёзно? — спросила её Хейли. — Это же величайшая закуска всех времен. Конечно, ты должна была её пробовать.

— Я никогда не видела этого раньше, — призналась Пейдж.

Сквозь тускнеющий свет я наблюдала, как она медленно отклеивает пластик, лишь слегка толкая крекерные палочки. Умная девочка. Потащи эти штуки назад слишком быстро, и крекеры полетят повсюду, все это знали.

— Это восхитительно, — подтолкнула я её локтем. — Тебе понравится.

— Почему ты никогда раньше такое не пробовала Пейдж? — Хейли была искренне шокирована. — Ты была в идеальном возрасте до заражения. Я имею в виду, это как… блаженство. Как совершенство. Единственное, чего мне сейчас не хватает это «Солнца Капри»¹⁸ и «Бабл Тейп»¹⁹.

— Вы говорите по-английски? — спросила Пейдж с изрядной долей равнодушия.

Я фыркнула от смеха.

— Твои родители были хиппи? Что происходит? Откуда такое отвращение к нездоровой пище?

Странная тишина воцарилась в группе, и мне вдруг захотелось взять назад все последние тридцать секунд и всё, что я сказала. История Паркеров по-прежнему по большей части оставалась загадкой. Самое большее, что я узнала до сих пор, исходило от Вона сегодня в реке. Но я никогда особо не задумывалась об этом, так как ни Хейли, ни я, не были откровенны в подробностях нашей прошлой жизни. Это было непостижимое существование в тот момент, и мы потеряли слишком много близких, чтобы иметь желание выкапывать эти воспоминания. И всё же это не было запретной темой. Мы просто старались избегать как можно большей боли.

Почему-то расспрашивать Паркеров об их прошлом было запрещено, как будто я слишком далеко зашла за знак «посторонним вход воспрещён».

— Мама не могла есть нездоровую пищу, — наконец призналась Пейдж.

Свистящее дыхание покинуло братьев Паркер, и я скорее почувствовала, чем увидела, как они погрузились в безропотное молчание, вызванное воспоминаниями.

Ни я, ни Хейли не знали, что сказать, поэтому мы тоже сидели тихо. В конце концов, кто-нибудь снова начнёт говорить, или мы заснём. Так или иначе…

— Не то чтобы она была против такой еды, — заговорил Кинг, и его мягкий голос пробивался сквозь густую напряжённость. — Она просто не могла её есть. Так что мы тоже не ели. Ну, вроде как в знак солидарности.

— Она умоляла нас не делать этого, — продолжил Харрисон. — Вообще-то это немного сводило её с ума. Поскольку она не могла употреблять хоть что-то нездоровое, ей казалось, что кто-то из нас должен был это есть.

— Помнишь, как она посылала нас в магазин со списком, и там всегда была какая-нибудь нездоровая еда, вроде шоколада или мороженого. Она думала, что мы как-то не заметим, — Нельсон продолжил рассказ с весёлой грустью, но с такой глубокой грустью, что слёзы защипали в уголках моих глаз, а я даже не знала, что произошло.

— Когда мы с Воном приехали домой на День благодарения, она заказала десять пирогов, и никто об этом не знал. Она была готова запихнуть их нам в глотки, если понадобится, — Хендрикс рассмеялся при этом воспоминании, но никто не присоединился к нему.

Пейдж всхлипнула и вытерла глаза тыльной стороной ладони. Я прижала её к себе, стараясь утешить, насколько это было в моих силах. Хендрикс тоже потянулся к ней, притягивая к своему твёрдому телу. Я последовала её примеру и обнаружила, что моя голова склонилась к его плечу. На самом деле я не собиралась прижиматься к нему, но теперь, когда я оказалась в таком положении, он запустил руку в мои волосы и стал гладить меня по спине, как будто утешая. Я больше не могла найти в себе силы двигаться.

— Ваша мама была больна до заражения? — я нашла в себе мужество спросить.

— Опухоль мозга четвёртой степени, — объяснил Вон хриплым от боли голосом. — К тому времени, как вспыхнула инфекция, у неё оставалось не так уж много времени.

Между мной и Хейли воцарилось потрясённое молчание, никто из нас не знал, как на это реагировать. Трудно было представить себе мир, в котором мы жили, где люди не просто умирали каждый день, а современная медицина боролась за качество жизни людей. Трудно было представить себе медленное страдание, когда ты смотришь, как кто-то, кого ты любишь, угасает со временем, а не сразу, и всё это происходит на твоих глазах.

И это было два года назад, они были намного младше. Пейдж было всего шесть лет, Харрисону и Кингу, пятнадцать и тринадцать. Даже те, кто постарше, всё ещё учились в колледже, всё ещё пытались понять, что делать со своей жизнью, с самими собой. Моё сердце разрывалось от невыносимой для них травмы.

И боль не прекратилась, потому что Хендрикс продолжил: